В просвете шторки опять появилось мамино лицо.

– Вау, – сказала она. – Надо брать.

Я отправила селфи Але.

Отправила селфи Вере.

Хотела отправить селфи Лене, но испугалась.

Аля прислала кучу смайликов с огнем.

Мы пошли на кассу. Мы и мое новое платье. Оно как будто было полноправным участником и несло себя как королева.

– Ты будешь самой красивой на этом концерте, вот увидишь, – сказала мама, протягивая карточку на кассе.

Оставалось покрасить волосы и найти Гудвина, чтобы он дал мне храбрость.

Пришла смс от Веры. «Ты будешь самой красивой!» – написала она.

Не сомневалась.

«Здравствуй. Я завтра улечу на конгресс, так что связи какое-то время не будет. В общем, не отвечай. Я долго не знала, нужно ли вообще это писать. Женя прислала мне твои стихи. Я просто хотела сказать тебе спасибо и еще, что я тебе за многое благодарна. Счастья тебе в новом году. Вера».

Как настоящий трус – написать и сбежать.

Утром получила нагоняй от мамы за то, что отправила Вере письма из мусорного ведра. У Бротигана, американского битника, было такое стихотворение: «Она меня не любит, и я болтаюсь по дому, как швейная машинка, которая уже пристрочила кусок дерьма к крышке мусорного бака». О чем я и сказала маме, пока она замахивалась на меня сковородой.

«Это глупо, сказала мама, просто глупо». А сама улыбается. «Ясно, – сказала я. – Ну извини». А потом мама дала мне почитать это письмо и гордо удалилась в ванную. Думаю, она там прыгала до потолка.

Я не знала, что значит это письмо – что Вера готова ее простить? Все же первое письмо за восемь лет. Или, наоборот, что и это не помогло и Вера ее отпускает. Спросить у Веры я не могла – будь она на конгрессе или нет, она бы ни за что не стала мне объяснять ничего про это письмо – как минимум потому, что оно было не мне.

Были дни, когда мне казалось, что все напрасно. Такой день был и сегодня. Леня не смотрел на меня, не говорил со мной и не отвечал. Я часто думала тогда: стоит ли это того? Я говорила: да ну его к черту! Пошел бы он. Козел. А потом сразу становилось ужасно стыдно, что я так о нем говорила, потому что лучше его не было на всем белом свете, это же очевидно. Наверное, я сама виновата – так я думала. Мне и в голову не приходило, что у него просто могли быть другие дела. Или что он мог вообще обо мне не думать. Это очень плохо укладывается в голову: тот, о ком думаешь ты, может вообще не думать о тебе. Это как же так? Ты же посылаешь ему волны и стрелы, прожигаешь его глазами, постоянно вызываешь у него икоту своими вздохами, а он просто – просто живет своей жизнью. Поразительно.

Вера на конгрессе стояла у микрофона и постоянно смотрела на свой перевернутый телефон. Она знала, что мама напишет ей все равно, даже если ее телефон съели акулы или суд запретил бы ей это делать.

Ждать смс на перевернутый телефон в беззвучном режиме – какой в этом смысл? Не проще ли признаться себе, что это важно?

На кофе-брейке Вера с ужасом взглянула на экран. Так и есть. «Верочка, дорогая, я хотела убить Женю, но потом передумала. Я хочу сказать, что рада получить письмо от тебя. Желаю тебе только одного: будь счастлива всегда. И удачи тебе на конгрессе».

Вера ответила: «Спасибо».

А через минуту получила еще одно сообщение. «Ты мне, кстати, сегодня снилась, – прочла она. – Не расскажу».

Мы с Леней столкнулись на лестнице. Точнее, как? Он шел куда нужно, а я специально выбрала кривой маршрут, согласно его расписанию. Так что это только кажется, что мы столкнулись случайно, на самом деле я все продумала, как настоящий шпион. От радости меня даже затошнило, хорошо, что с утра я ничего не ела.

Он кинул мне свой «привет», хлопнув по плечу, и от плеча вниз побежала волна. Что он этим имеет в виду?

Самое страшное в жизни влюбленного – узнать, что все это ничего не значит. Точнее – значит только то, что есть. «Спасибо» – это просто спасибо, а «привет» – это просто привет.

Но я не теряла надежды.

Я очень ждала возвращения Веры с конгресса, потому что мне казалось, что теперь-то все изменится. Теперь, когда они начали с мамой переписываться. Я надеялась, что это продолжится, что они захотят встретиться и поговорить.

По средам я ездила на английский. Садилась в метро и ехала по кольцу вниз, потом пересаживалась и выходила у Воробьевых. Деревья стояли тощие и голые – как звенящая паутина в хрустале изо льда.

Учительница по английскому, Изольда Марковна, открывала мне дверь профессорской своей квартиры, которая напоминала портал в прошлое столетие, застывший во времени музей, теплую домашнюю библиотеку. Изольда подвигала мне мягкие тапочки, ставила чайник, я падала в кресло, вокруг меня грудились книги.

Между рамами старых окон еще проглядывали из пыльной завесы серебряные нити новогоднего дождика.

Позже, за чашкой чая с чабрецом и блюдечком с вишневым вареньем, Изольда проверяла мое домашнее задание: длинные сочинения с использованием перфект континиуса.

– Женечка, – наконец произносила Изольда. – Джейн. Будьте любезны, расскажите, как прошла ваша неделя.

– Ну, обычно прошла. Было грустно.

– Используйте перфект континиус, пожалуйста.

– Я грустила и надеялась.

– Используйте словарный запас.

– В понедельник я ждала Леню в школе, но он не пришел. Во вторник я ждала Леню, но он все еще был простужен. В среду Леня пришел, но у него не оказалось времени со мной встретиться. В четверг Лени снова не было в школе, а я сидела и думала о том, какой же он красивый. Смотрела бесконечно долго на его аватарку (перфект континиус здесь). И с каждой минутой он казался мне все более красивым. Завтра пятница, и, может быть, мы встретимся с Леней…

– Это будущее.

– Будущее.

– У нас упражнение на перфект континиус.

– Но как же без будущего?

– Джейн, это урок английского, а не философия.

– Тогда давайте представим, что уже суббота?

– Ок.

– В пятницу я ждала его так долго, что, когда он наконец пришел, – я его поцеловала.

– Это хорошая история, Джейн, но несколько однообразная.

– Вы не представляете, о каком спектре чувств идет речь.

– Поделитесь же со мной.

– Я даже не знаю.

– Может, обсудим Лондон?

– Лондон?

– Скажем, музеи Лондона. Сколько музеев Лондона вы посетили во время поездки?