на талии женщины и ниже талии. Гриша пожал ее холодную ладонь с интересом и удовольствием. Она бесспорно украсила их стол своим присутствием.

– Приглядитесь к Сай, господин Кафкан. Она того стоит. Она медсестра в больнице, так что у нас есть необходимый блат, к тому же Сай восхитительная портниха, может сшить костюм без примерки, и ко всему она великая женщина, – он положил ладонь на ее выпуклую ляжку и демонстративно потрепал плоть. Сай покраснела, матерински погладила его по плечу: «хватит, дорогой, все всё уже поняли». Олег не унимался. Казалось, он выдает эту женщину замуж, предлагая новому знакомому отменную невесту. А может быть, так оно и было.

Поглядев на женщину и сообразив кое-как, что к чему, Кафкан сказал этому человеку, внезапно ставшему суетливым и разговорчивым:

– Не переживайте, Олег Анатольевич, я ее не сглажу. И вас я тоже не сглажу.

Надо сказать, что небезызвестный скептик Олег, улыбнувшись, дал понять, что, «конечно, не сглазите, я в вас уверен».

Толя и Коля, все время косившие свои взгляды на вход в помещение, синхронно отпили воды из высоких стаканов. Они почему-то были напряжены, хотя причин для беспокойства в этом месте у них как будто и не было. Привычка – вторая натура. Толя, ничего не спрашивая, по знаку хозяина принес Сай тарелку с пирожными, начиненными заварным кремом и кислым вареньем. И следом кофе капучино. Нет нужды повторять, что все было приготовлено по веганским рецептам, все было вкусно и внешне безупречно привлекательно на самый придирчивый взгляд.

«Вот ведь какие умельцы, молодцы какие», – с гордостью подумал Кафкан. Сын принес и ему пирожные, которые были «также восхитительны, как у мамы лет шестьдесят назад». Песочное тесто, ореховая крошка, сливочный крем и бессмертное варенье из черной смородины, есть и плакать от счастья воспоминаний. Откуда здесь черная смородина, все-таки не ясно. Ах, да, без вопросов.

– На севере здесь самые красивые женщины, Сай из них, моя чианграйская кроткая тайская радость, – признался Олег. – Чианграй – это место, где она раньше жила.

Сай как будто поняла, о чем речь и кивнула, что, мол, «да, я там жила пока не встретила Олега», и улыбнулась, став еще краше.

– Так вот, – держа ее руку в своей, мягко сказал Олег, – что я хотел вам сказать, Григорий Соломонович.

– Весь внимание, уважаемый, – Кафкан увидел, что Коля скармливает Вилли большой кусок пиццы, что-то нашептывая псу нежное и успокоительное. Кафкан именно такого поступка ждал от него и его не менее собранного и сурового коллеги Толи. Забьет ногами до полусмерти и отдаст последнее нищему, нет? Такой давний ленинградский стереотип, распространяющийся, конечно, не на всех. Но вот на ребят Олега Анатольевича, он подумал, почему-то именно так. Почему? Потому что так решил Кафкан Гриша, склонный к неуправляемому самодурству человек. «Вот так я решил и так и есть, и так и будет, ясно?!»

Многие его решения были ошибочными, но никто не тыкал ему в нос его ошибки. Зачем? Для чего? Близкие молчали, потому что только себе дороже.

Сын сидел за столиком неподалеку и, кажется, изнывал от скуки под звучавшую из репродукторов душевную музыку в стиле соул в исполнении великой вокалистки Ареты Франклин. Заряд внимания сына уже закончился, или заканчивался. Только талант Ареты спасал ситуацию. Гриша показал ему рукой, что вот-вот пойдем, потерпи, мой мальчик, скоро. Тот кивнул в ответ из последних сил: «терплю уж, чего там».

– Не знаю, на месяц или на два, или на век, с любовью ничего нельзя знать наверняка, дорогой Григорий Соломонович, ничего неизвестно. Но пока платишь ей, она твоя, правда Сай? – спросил Олег озабоченно. «Наверное, ему нельзя было пить», – предположил Гриша, но это было не его дело, он вообще в жизни не любил ни во что вмешиваться. Его неписаный принцип существования, сформулированный очень давно еще в Ленинграде, был таков: кто я такой, чтобы влиять на что-либо? Я никто и ни на что не влияю, не могу влиять, не имею на это никакого права. Мне этого права никто не выдавал и не вручал. Никто.

– Я же учился и закончил с отличием ВДА. Вы, наверное, не знаете, что такое ВДА, Григорий Соломонович? – поинтересовался Олег.

Возле Вилли появилась черная с рыжим знаком на холке остроухая кошка. Животные не мешали друг другу, вполне уживаясь. Кошку кормил Коля, коллега Толи. Тоже очень аккуратно и осторожно. Кошка была безымянная, ела крошки с его руки, Коля нежно поглаживал ее по худой спинке, которая подрагивала и подергивалась не то от процесса еды, не то от ласки.

– Весь Таиланд в этой картине, Григорий Соломонович, собаки и кошки мирно уживаются друг с другом, можно сказать, живут душа в душу, никто их не гоняет, не отлавливает и не уничтожает, всем есть место, даже зависть берет, нет? Животные – безоговорочные властители этой страны, – он был очень ожидаем и предсказуем, этот человек. Поначалу показался другим.

Кафкан согласился с Олегом и кивнул ему, что «да, зависть берет», хотя в Израиле кошек и собак тоже не травили, а поили и кормили повсюду. Ну, не рассказывать же ему про собак и кошек в Израиле. Гриша соглашался с ним по инерции. Что такое ВДА, он не знал.

– Думаю, что ВДА – это какое-то производное от ВДВ[3], нет? – рассеянно сказал он, глядя на сына, который отвернулся ото всех и смотрел в окно, как будто надеялся там увидеть некий буддийский знак. На улице не утихая грохотал дождь, и от стоянки по мягкой земле бежал к крыльцу кафетерия от своего такси полнолицый местный житель, задыхаясь и смеясь над собой. Над кем же еще можно смеяться в такую погоду таксисту-буддисту?

В кафе завели новую музыку. На этот раз исполняли томительное танго на языке идиш. Олег Анатольевич спросил Гришу: «Вы слышите, для вас поставили, уважают, значит». Кафкан, с глазами полными необъяснимых слез, кивнул ему: «да, уважают». Мама его очень любила это танго и часто напевала. «Их хоб дих цу фил либ». Гладила белье и напевала, слуха у нее не было, просто любила петь такие песни. Олег Анатольевич, понятливый и тактичный человек, налил ему еще нескончаемого вина из третьей уже бутылки. Никто эти бутылки не считал, в Ленинграде бутылки не считают, разве вы не знали? Нет привычки.

– Вы не знаете слов, Григорий Соломонович? Переведите, если сможете. Пожалуйста. Тоже хочу всплакнуть.

Коля оторвался от насытившегося кота, отряхнул руки и сделав два шага пригласил Сай танцевать. Женщина посмотрела