– При условии, что знаешь, как обращаться с оружием.

– Согласна. Так вот Кобрин заявил, что знает. Практиковался, мол. Не получится с одной, возьмемся за другого. Но Людмилу Ивановну в любом случае надо свалить. И вот еще что… Могу я ухать из города?

– Можешь.

– А как же подписка?

– Я снимаю с тебя подозрение, – он взглянул на мою грудь, плотно обтянутую черным шелком, и вздохнул.

– Только никому об этом не говори, – улыбнулась я.

– Хорошо. Ты можешь уехать, но тайно. Никто ничего не узнает, и точка. Если что, я прикрою. Сколько дней тебя не трогать?

– Дня три, я думаю.

– И куда ты едешь?

– В Барселону.

– В Барселону-у… – протянул он. – Ничего себе! А зачем?

– Надо, милый.

– Ты едешь одна?

– Нет. С коллегой по работе.

– Этот коллега мужчина? – ревниво спросил львенок.

– Да, – честно ответила я.

– Молодой?

– Молодой.

– Вы едете вдвоем?

– Да.

Господи, почему же я не вру?! Почему не сочиняю очередную «правдоподобную» историю о том, как мне срочно надо обменяться опытом с профессором из Сорбонны? Ведь я гроссмейстер вранья! Вряд ли Слава знает, где находится Сорбонна. Даже если знает, наверняка поверит, что из Барселоны в Сорбонну ходит рейсовый автобус. Он ведь не представляет себе карту Европы. Для него она – большое туманное пятно, над которым возвышается Биг-Бен. В школе он учил английский. «Хау ду ю ду, май фрэнд», ну и т. д. А я, вы только вдумайтесь! Говорю ему святую правду! Что это? Любовь? Потому что в любви все, как примерные прихожане на исповеди, едва согрешив, каются.

Повисла пауза, во время которой он жевал, а я мучилась. Он ведь не сказал, как Саша: я тебя никому не отдам. Не пометил территорию. Просто сидит и переваривает.

– Слава, почему ты молчишь?

Кажется, я где-то уже это слышала. Саша дважды спросил вчера:

– Почему ты молчишь?

Молчит тот, у кого сильнее болит сердце. Оно болит так, будто в нем сидит раскаленная игла, потому и слов нет. Не то что говорить, дышать больно.

Я, кажется, сделала ему больно.

– Не надо так переживать, милый. – Я положила свою узкую ладонь на его большую широкую.

– Не надо, – он дернул рукой, но я слегка прижала ее к столу. – Пусти!

Я отпустила.

– Я забираю свои слова обратно, – с пафосом заявил он, пряча под стол руку. – Ты никуда не можешь ехать, потому что находишься под следствием. Ты дала подписку.

– А если я уеду, ты меня посадишь?

– Да! – рявкнул он.

– А если я еду по делам с дряхлым старикашкой, из которого уже песок сыплется?

– Ты мне врешь? – Он посмотрел на меня с подозрением и засопел.

– Ты допускаешь вариант, что до тебя у меня кто-то был?

– Ну, в общем, да.

– А допускаешь ты мысль, что этот кто-то не может смириться с тем, что я его бросила?

– Ему что, морду надо набить? – запетушился он.

– Цивилизованные люди не решают вопросы мордобоем.

– Подумаешь! Скажи лучше, что он трус! И слабак.

В драке я бы поставила на матерого волка, не на щенка. Но щенки, они отчаянные.

– Учись сводить счеты в кабинетах больших дядей, а не на ринге. Эти удары гораздо больнее. Там ты сломаешь только нос, а в кабинете жизнь. Наблюдать агонию врага сладко. Еще слаще, когда враг при этом дает себя обнять, не догадываясь, кем нанесен смертельный удар. Видеть его глаза, полные слез, и наслаждаться собственной безнаказанностью… Ведь если бы он знал, то не обнимал бы, а душил.

– Погоди… Ты сейчас о чем? – наморщил лоб Слава.

– Так. О своем. Мне надо расстаться со своим бывшим, – коротко сказала я.

– И для этого ты летишь в Барселону?!

– А где?

– Можно просто позвонить. Сбросить послание на мыло. В конце концов, скинуть эсэмэску.

– Так расстаются дети. А у нас с ним позади целая жизнь.

– Он и в самом деле старый?

– Целая жизнь любви, понимаешь? У которой должна быть красивая смерть, потому что любовь была красивой…

– Скажи еще: прощальный секс, – презрительно заявил он. – Так вот: если ты мне изменишь, я сам его похороню. И тебя заодно.

– Ты выпил.

Он и в самом деле употребил графинчик водочки. Незаметно-незаметно, под мяско.

– Я отвезу тебя к твоей маме, – улыбнулась я. – И приглядись к девочке.

Альфа-самке нужно здоровое потомство. Я с удовольствием буду играть с их детьми, думая при этом, что они мои внуки.

– Я сам доеду! – Он резко встал, отчего качнулся стол и посуда на нем зазвенела.

– Осторожнее! – Я тоже поднялась. – Официант, счет.

– Да! Счет! – крикнул Слава и полез в карман за бумажником. – Сдачи не надо, – сказал он, кинув на стол деньги. Они легли веером. В зале было душно.

Я собрала купюры и аккуратно засунула в меню. Потом кинулась догонять львенка. Он, слегка покачиваясь, стремительно шел к дверям. Почти мчался.

– Все в порядке, Георгина Георгиевна? – спросил официант, который прекрасно меня знал, ведь я была здесь частой гостьей. Только кавалеры все время менялись.

– Все в порядке, следователь немного перебрал.

– Ах, он следователь… – протянул официант.

– Да, важная персона.

– Всегда рады вас видеть, – натянутым голосом произнес молодой человек с прилизанными, как будто намазанными барсучьим жиром волосами.

Когда я вышла из дверей ресторана, львенок ловил такси.

– Не дури. – Я повисла на его руке.

Сцена была та еще! Дама в шелковом платье борется с лохматым мальчишкой!

– Пусти!

– Не дури, – повторила я и впилась ему в губы. Какое-то время он брыкался, потом затих. Мы целовались под заинтересованными взглядами проходивших мимо людей и комментарии прилипших к окну официантов. Охранник деликатно отвернулся. – Вот так лучше, – сказала я, разжав руки.

Он тяжело дышал, но уже не от злости, а от возбуждения. От него пахло водкой и еще чем-то, едва уловимым. Этот запах может почувствовать только опытная женщина, так же как и особый привкус слюны во рту. Если бы мы не стояли посреди улицы, он бы уже раздевал меня не только взглядом.

– А и в самом деле! – махнул он рукой. – Поедем к тебе!

– Э, нет! Не хочу ссориться с твоей мамой. Ведь нам с ней еще жить. Садись в машину.