— Мы ночью не спать, — сказала одна из них.

— Ночью по коридору и завывания, и шлёпанье босых ног. И что-то где-то бренчит, — русская женщина распахнула дверь. — Я грешила на соседей. Мы устанавливали камеру: никто на этаже не шумит! Мы следили! Мы хотели жаловаться. А выяснилось, что все кругом боятся.

— Это ещё ладно! Некоторых во сне душит. Как будто к тебе подходит человек, но от него идёт холод. Он кладёт руки тебе на горло и душит тебя. Ты шаришь в темноте — пусто. Точно никто рядом не стоит. Но руки на горле чувствуешь. Включаешь свет — никого нет. В комнату никто не заходит, дверь заперта. Человека три рассказали мне такие истории, — вмешалась комендант.

Она спохватилась: надо встретить батюшку. Вот, он уже пишет: ищет, где припарковаться.

— Ви её переселить? — спросили меня девушки. Ну конечно! Это те самые, которые жаловались, что их соседка «такая страшная». Что тут ответишь?

Когда все обитатели этажа встали с церковными свечками, батюшка принялся исполнять ритуал. Китайцы, девушки в парандже, русская женщина — все повторяли «Господи, помилуй»! Китаянки кланялись ниже других, соединив ладони.

На следующий день в это общежитие наведалось ещё одно духовное лицо.

— Переведите ей: тело — это храм божий! — Комендант и муфтий дышали ртом. На кровати беспомощно лежало нечто в тёмной одежде. Не было понятно, кто это.

— Вам повезло! У вас нос заложен. Вы не чувствуете! А здесь стойкая вонь по всему этажу! — комендант закрыла нос платком. — Я сейчас даю ей ключ от своего туалета и душа! Клянусь! В этот душ или в эту купальню, как правильно? ступаю только я! Но, если она против, я могу туда не ступать или не входить вообще никогда! Пусть у неё будет персональный душ и личный туалет! Только пусть, пожалуйста, начнёт мыться! Пожалуйста! И впредь пусть не селят больше мусульманок с парнями! — комендант откашлялась в платок.

Я перевела это на английский беспомощному свёртку в тёмной одежде. Но, казалось, девушке не было до этого никакого дела. Муфтий показал ей экран телефона — там на арабском. Девушка слабо кивнула.

— Она может сейчас пойти помыться? — комендант теребила ключ.

Муфтий спросил девушку. Она слабо проговорила что-то.

— Нет, её надо помыть. Она не может подняться. И, кстати, похоже, у неё пролежни. Вызывайте врача, — муфтий простился с девушкой и зашагал по коридору.

Помыть девушку? Я набрала в переводчике: «мы поможем тебе мыться. Ни один мужчина не войдёт»! Комендант ушла за ведром и какой-то ёмкостью, чтобы лить воду. Я напомнила ей: нужны губки, мыло и полотенце. Наверное, не одно.

Когда она вернулась, мы стали аккуратно разворачивать свёрток, пытаясь понять, как расстегнуть эту одежду. Девушка не сопротивлялась. Она слабо постанывала. Мы успели немного обтереть её перед приездом «скорой».

Врач диагностировала ей воспаление лёгких.

— Вы себе не представляете, как хорошо, что на этот раз пришла женщина! Она мужчин к себе не подпускает! Чтобы не осквернять «чистое девственное тело» их «грязными» прикосновениями! — комендант выругалась.

Я спросила у врача номер больницы, куда увезли мусульманку. Уже на выходе из общежития к стене приклеивали объявление. Дежурная прикрепляла рядом с ним листочки: один — с крупной арабской вязью, другой — с иероглифами.

В объявлении говорилось: «Уважаемые студенты! В нашем общежитии чертей не вызывать! За вызов чертей — штраф 1000 рублей. Devil is not welcome in the dormitory»!!!

Я попросила Доминика шагать быстрее: надо торопиться на интервью с индусом. О нём очень важно написать: он изучает магму. Магма? Почему в нашем городе?

Услышав мой голос по телефону в первый раз, индус забеспокоился: почему научный руководитель дала его телефон девушке? Журналист? Ну и что?! Не могли найти парня — журналиста? Он согласен дать интервью, но есть условие: он не будет беседовать с девушкой, если рядом не окажется другой мужчина. Другой мужчина рядом оказался — Доминик.

Когда интервью закончилось, Доминик протянул мне мешочек с конфетами, скомандовал: «mange» — ешь! Затем он надел белый халат и понёс растения в лабораторию.

Коридор между кабинетом, где мы сидели с индусом и лабораторией наполнился золотисто — зеленоватым сиянием. Солнце перед закатом пронизывало листья растений. Они превратили это место в кусочек джунглей.

Доминик поставил пластиковые стаканчики с ростками в какую-то железную штуку, напоминающую микроволновую печь, но очень массивную.

Мы вернулись в кабинет. Там нас ждал еда в пластиковых коробочках: Доминик знал, что после интервью мы оба проголодаемся.

Остывшая еда под каким-то жёлтым слоем источала противный запах. Доминик неспешно соединил ладони, закрыл глаза и начал молиться вслух.

— Je mange les repas, pas le chaleur71! — он ел неторопливо, поглощая всё с одинаковым выражением лица, будь то котлета или кусочек батона с шоколадной пастой. Он словно не различал пищу на вкус.

— Quand j'étais au prison, je mangeais aux toilettes72, — объяснил он, пережевав твёрдую котлету, покрытую засохшим картофельным пюре.

— Есть было негде. Я не мог пробиться, чтобы сесть даже на самом краю скамейки. На полу тоже не было места. Тогда мы с одним парнем стали уходить в туалет. Мы брали тарелки и садились над дырками на корточках и ели.

— Et l'odeur73?

— Стоял невыносимый запах. Но уже на следующий день я разучился его чувствовать. Я говорил себе: я ем, это нужно для того, чтобы я жил. Вкус, запах не имеют значения. Однажды нас перестали кормить.

Доминик не помнит, почему их перестали кормить: то ли не довезли провизию. То ли правительство не выделило денег: ещё бы! Если половина граждан под стражей, кормить всех накладно. А может, на то была злая воля надсмотрщиков?

Люди слабели постепенно. Не все дожили до момента, когда заключённым снова стали давать пищу.

— Я понял: еда не должна быть вкусной. Она нужна, чтобы жить! — он закончил трапезу, и мы стали собираться.

Учёбы в этот день не было. Я спросила: куда так торопится Доминик, когда я на лекциях? Он предложил мне пойти с ним.

— Ему не холодно? — чья-то рука выхватывает Доминика из темноты.

Если вы иностранец и оказались в нашем городе, и цвет вашей кожи какой-то не такой, как у большинства людей, идущих по улице, вам зададут три вопроса.

Первый: вам холодно? Это спросят вне зависимости от сезона. Второй: «Вот ыз ё нэйм»? И третий: можно с вами сфотографироваться?! Впрочем, телефон для этой цели поднесут заранее.

На дредах — снежинки. Он уже готов ответить: не холодно. И не важно,