— То есть Спящий Толкователь и белый кролик?

— Да, и не только они. Кстати, кролика зовут Стиоделарикс.

— Не слишком кроличье имя… — промычал я, пытаясь уложить в голове все, что услышал. Проклятье, там совершенно нет места! Куда я дену такую уйму сведений? И самый ужас в том, что в ближайшее время они будут прибывать без передыху, пока не погребут меня до самой макушки!..

— Важно другое, — сказал Изенгрим. — Теперь блокнот у нас, и мы можем приступить к следующему этапу.

Я взглянул на него со слабой надеждой, что все это только шутка, одна из тех, какими славится Зубастик, но в его стальном взгляде, преисполненном ответственности в высшем понимании этого слова, не было даже самой крошечной искры иронии.

Зубастик напоминал полководца перед битвой народов: насупленные брови, сжатые челюсти, благородно заострившиеся черты лица, туловище прямое, как бердыш, и твердое, словно оловянная миска.

Вывод один: если перестал шутить человек, жизни себе без розыгрышей не представляющий, то дело, безусловно, труба.

Я оглянулся в поисках скамеечки, но в лугах ничего такого не было. Остался стоять, слегка покачиваясь. Не ложиться же мне на землю.

— А мне что делать? — спросил я тусклым голосом.

— Пока — наслаждаться ужином, — ответил Зубастик. — А потом… именно сейчас Талула обрабатывает Гермиону. Это часть плана.

— Она что делает? — промямлил я, тараща глаза.

Изенгрим с шумом выпустил воздух из ноздрей, как бык, готовый броситься в атаку.

— Слушай, Браул, до меня неоднократно доходили слухи, что у тебя не все дома. В свете проскальзывала такая информация, но я не верил, что мой друг стал таким. И не хочу думать, что злые языки правы.

Я прокашлялся, радуясь, что сумерки не дают Зубастику возможности видеть мои горящие уши и щеки.

— Я просто… просто… Талула тоже состоит в том, о чем ты говорил?

— Да.

— Боги… Я ничего не понимаю.

— Я даю тебе время усвоить информацию. Успокоиться.

— Зубастик, ты сам не знаешь, что говоришь! Какое тут может быть спокойствие?

Изенгрим подбавил во взгляд огня.

— Самое обыкновенное. Тебя ждет разговор с Талулой.

В этом месте я едва не провалился сквозь землю.

— Чего ты дергаешься?

— Хм… хм…

— Ладно, идем в дом. Выпьешь виски.

— Виски? Да-да, это хорошая, очень хорошая идея… — отозвался я и понял, что больше сказать мне нечего.

Зубастик смерил меня изучающим взглядом, точно до сих пор сомневался, верно ли пророчество, и взял курс на дом. Мы шли — он, бодрый и прямой, как флагшток, а я — сломленный, шаркающий ногами, словно древний старец.

Темные мысли бродили в моей голове, рисуя страшные картины грядущего. Подумать только — я должен спасти целую вселенную, уберечь от неведомой угрозы гигантское количество невинных душ во множестве миров. Да, от такой новости кто угодно начнет заикаться и потеряет аппетит. Кстати, именно это со мной и случилось. Обошлось, правда, без икоты, но, топча гравий садовой дорожки, я тяготился грядущим ужином и был уверен, что не смогу проглотить ни кусочка.

Уровень шума в особняке повысился, словно собралась в нем не кучка близких знакомых, а целый полк удалых гусар.

Сид Поттер наколдовал музыку. Создавалась она чарами прямо в воздухе, и, надо заметить, сотканы заклятия были безупречно. Репертуар, правда, устарел — такие звуки считались модными лет десять назад, однако это, кажется, никого не смущало. В доме Поттеров главенствовал принцип: «Лишь бы было весело!» — остальное гори синим пламенем.

Сейчас веселье распирало в первую очередь самих хозяев, а уж они-то, поверьте, разошлись не на шутку. Грохота от них было словно от целой сотни гуляк.

В общем, как только я ступил на просторы особняка, меня сразу втянули в компанию. Коловращение в гостиной состояло в основном из криков, хохота и стремления переорать музыку, исторгаемую несуществующими инструментами. Я снова оглох и только по-идиотски улыбался в ответ на тычки и грубоватые шуточки в духе Зубастика. Нет ничего удивительного в том, что Изенгрим вырос таким «весельчаком», ибо наследственность, как доказывает повседневность, великая сила.

Что касается Талулы, то никаких признаков ее я не обнаружил. Незримый дух волшебницы витал под этими высокими потолками, но его хозяйка не появлялась, хотя именно от нее я ожидал самого прямого участия в этом бедламе. Раньше Талулу за уши было не оттащить от разудалых компаний, где травили анекдоты и сплетничали о ближних. Всюду девушка становилась самой популярной личностью, собирающей под своей сенью целые толпы. Неужели с тех времен что-то изменилось? Надеюсь, у нее не выросли щупальца, которые она вынуждена прятать от публики.

В тот момент, когда я размышлял о них (о щупальцах), Гермиона схватила меня за руку. Я вскрикнул, но, к счастью, мой крик восприняли как часть звукового фона и никто не удивился.

— Идем, — сказала волшебница.

— Куда? Зачем?

Гермиона вручила мне стакан, полный виски, который я тут же выдул одним махом.

— Талула желает с тобой поговорить!

— А у нее нет при себе скалки?

— Что? Ты бредишь?

— Не обращай внимания.

Гермиона скорчила недовольную рожицу и увлекла меня в сторону одной из дверей, что вели из гостиной в глубину дома. Мы шли, а виски всасывался в мою кровь, принося долгожданное расслабление. Удивительно, но вскоре я почти избавился от дрожи в руках и ногах и разум мой почти воссиял. Теперь Браул Невергор мог смотреть в лицо опасностям. Ну не всем, конечно, но очень многим из них.

— Как все странно складывается, Браул, — сказала Гермиона на ходу. — Талула мне все рассказала.

— Что именно?

— Ты ведь говорил с Зубастиком?

— Ну.

— Такой же интересный разговор состоялся и у нас.

— И тебе это кажется всего лишь странным?

— Не только.

— А конкретнее?

— Позже. Зубастик предложил встретиться завтра всем вместе и обсудить положение дел. Так что сегодня мы остаемся у Поттеров, чтобы два раза не ездить. Не возражаешь?

— Сдается мне, мои возражения на тебя не подействуют. Все, как всегда, решили без меня.

— Ты умничка, Браул. Схватываешь на лету. За это — иногда — я тебя просто обожаю.

Гермиона толкнула дверь библиотеки, и мы вошли в пахнущий старинными книгами полумрак. Стеллажи высились до потолка, образуя таинственные и манящие лабиринты.

Мое сердце подпрыгнуло и завертелось. Именно здесь мы с Талулой частенько уединялись, чтобы поворковать вдали от посторонних глаз.