Ей повезло, и такси приехало быстро. Находясь в каком-то полуобмороке, Катя забралась в салон. Услужливый водитель бизнес-класса сам затолкал ее чемоданы в багажник.

– Ну, что, в гостях хорошо, а дома лучше? – улыбнулся водитель, вернувшись за руль.

– Да, наверное. Еще не поняла, – растерянно пробормотала Катя. – Слишком долго меня не было дома.

Она уезжала осенью, а вернулась в разгар лета. За это время город изменился. Окраины так точно. Вдоль шоссе понастроили еще больше домов, торговых центров и магазинов. И только родной район, кажется, ничуть не изменился – потому что был застроен давно и плотно... Разве что вместо прошлогодних фиолетовых астр на клумбах теперь пестрели розовые петуньи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Катя вышла из такси. Подождала, пока водитель достанет чемоданы, и похромала к подъезду. Мимо пронесся грузный мужик. Парень с собакой. Мальчишка на велосипеде. Никто не остановился помочь. Больной женщине с двумя чемоданами. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Город, где каждый сам за себя, где все выживают и крутятся… Где не слышали об «хакуна матата» и «поле-поле». Где все спешат. И никто не улыбается. Где все взгляды устремлены под ноги. Или в телефон. Может, ее никто даже не заметил. Больную женщину с двумя чемоданами. 

– Дом, милый дом, – в который раз повторила Катя, вымученно улыбнувшись. Мелькнула заманчивая мыслишка вызвонить все же Жанку. И велеть той помочь матери подняться. Но ведь тогда никакого сюрприза не выйдет! Мужественно сцепив зубы, Катя кое-как, по очереди, перетащила вещи к лифту. А там уж было легко.

Родной дом встречал Катю незнакомыми ароматами. Она тихонько втащила чемоданы в прихожую, закрыла дверь и, без сил опустившись на банкетку, почесала за ухом кота. Все вроде бы как всегда, но как-то незнакомо. Пустая вешалка, на которой обычно не было свободного места. Зеркало в разводах. Видимо, Жанка пыталась убраться – да не слишком успешно. Катя улыбнулась стараниям дочери. Даже не верилось, что ее можно будет вот-вот обнять. Поцеловать в темную макушку. Или даже лечь рядом, наблюдая, как та сопит. Взгляд соскользнул на паркетный пол. Свет, льющийся через приоткрытую дверь в кухню, оставлял на нем широкую светлую полосу. В углу аккуратно, носом к носу, стояли мужские туфли. Интересно.

Катя встала. И похромала в направлении детской. А уже в дверях натолкнулась… натолкнулась на…

– Иван Савельевич? А… что… – не договорила.

– Мама? – Жанка шокированно застыла посреди комнаты. – А ты почему мне не сказала, что возвращаешься?!

Катя сглотнула. Закрыла глаза. Надеясь, что когда она их откроет снова – картинка будет уже другой. Потому как, видит бог, сейчас та была совершенно нереальной. И абсолютно кошмарной. Ее всклоченная, прикрытая лишь смятой простыней дочь. И… самый главный человек в ведомстве, в котором работал ее покойный муж. Иван Савельевич Князев. Мужчина, который был старше Жанки… Катя даже не знала, на сколько. Лет на двадцать, а то и тридцать. Князев был из тех мужчин, чей возраст невозможно был определить навскидку.

Нет, конечно, Катя сразу поняла, чем занимались эти двое, но… Господи боже! Как такое могло случиться? Ее маленькая девочка и… сам Князев. В трусах. И не по телевизору, конечно (там его показывали исключительно в костюмах!), да-да, в трусах… В её собственной квартире. С её дочерью.

– Я думаю, тебе лучше одеться, – вот и все, что Катя смогла из себя выдавить. Глянула на Князева. Невольно отмечая, что тот, конечно, находится в прекрасной форме, но… Мать его так, какой бы ни была эта форма, она категорически не подходила! Ее дочери… своим содержанием. Так какого же черта? У них ведь общего – ни черта. Ну, ладно, этот старых хрен – их всегда тянет на молоденьких. Но Жанка! Что ее Жанка в нем нашла? Стоит, вон, подбородок вызывающе вскинула! Ясное дело, уже готовая вступить с матерью в бой, защищая свое право делать все, что захочется.

Катя сделала глубокий-глубокий вдох. Спокойствие. Только спокойствие.

Наверное, это логично, что, потеряв отца, ее девочка обратила внимание на мужчину постарше?

– Я сейчас оденусь, и мы поговорим, – заметил Князев, даже не потрудившись скрыть кривую улыбку. Да уж. Смешно. Обхохочешься. Ну, какая же идиотская ситуация!

Катя кивнула.

– Вот еще! О чем тут говорить? Мы взрослые… – взвилась Жанка. Но Князев ее заткнул. Ничего такого не сделав. Просто сказав:

– Жанна… – и чуть сощурившись. У Кати мурашки пошли по коже от его тона, взгляда… От той ауры власти, что от него исходила. Без слов. – Дайте нам минуту, – это он уже для Кати добавил. Та кивнула и, прихрамывая, поплелась в гостиную. Уселась на диван. И еще раз очень тщательно растерла лицо. Ну, мало ли… Вдруг это галлюцинация?

– Что у вас с ногой? – спросил Князев первым делом, к ней присоединившись. В глубине квартиры зашумела вода. Наверное, Жанка пошла мыться. Хотя Кате и трудно было представить, как Князеву удалось ее убедить не лезть в их беседу.

– Морской еж. Напоролась в последний день на острове.

Князев отрывисто кивнул. Отошел к окну. Постоял так, сунув руки в карманы. И спустя не одну долгую секунду, заметил:

– Я ее не обижу.

– Сознательно – может быть.

Князев снова усмехнулся. Улыбался он довольно странно. Будто не умел. Левым уголком губ, который поднимался чуть вверх.

– Я слишком хорошо контролирую свое бессознательное, чтобы обидеть её неосознанно.

Неверное, Князев действительно думал, что это может ее утешить. Но все вышло наоборот. Катя поежилась. Иван Савельевич это заметил. Вздохнул. Бросил на нее задумчивый взгляд из-подо лба.

– Я не думаю, что вы ее обидите, Иван Савельевич.

– Тогда что вас волнует? Серьезность моих намерений? – Ну, вот! Опять… опять уголок его губ ушел немного вверх и влево.

– Ну, какая серьезность? Ей девятнадцать всего. Что в этом возрасте может быть серьезного?

– Насколько я знаю, примерно в этом возрасте вы Жанну родили, – справедливо заметил Князев и улыбнулся чуть более естественно. Так, что Катя почти поверила этой улыбке.

– Да… Но это когда было? Сейчас все не так. Приоритеты совсем другие. Жизненные ценности. Она же… Господи, она сама не знает, чего хочет от этой жизни. Вы это понимаете? Сейчас ей хочется одного. Завтра – другого. А послезавтра – третьего. Жанна хорошая девочка, добрая, но незрелая, понимаете? Что у вас может быть общего?