— Ладно, мсье Курпатов, — ответил я. — Если Сергей разыщется, попросите позвонить на автостоянку в Оружейном и сказать сторожу, когда встреча… Я свяжусь со сторожем завтра утром, до десяти…

— Дуэль затеваете, козлы? Хотите меряться херами и пряниками? поинтересовался Курпатов. — Из-за исцарапанного «Форда»? Или сцепитесь на этих… как их… карданах? Пошел ты знаешь куда со своим Сергеем…

И отключился первым.

Наверное, сильно любил этого Сергея. И по складу характера постмодернист, куртуазный маньерист и атлантист, в этом духе, подумал я. Если и Сергей таков, придется, наверное, разговаривать на темы поколенческой сенсорной депривации… И ведь он ко мне лезет, не я — к нему…

В свете состоявшейся беседы записка насчет платежа за урон, который «Форд» не потерпел, представлялась глупой шуткой. Дурацкая таинственность. А Боб Шпиган учил, что наихудший поворот судьбы-злодейки — зацепиться случайно за дурака, про которого неизвестно, что он — дурак.

Погружаясь в дрему, я успел подумать, что парочка в «Москвиче» определенно иностранного разлива: точечная техника подхода, московские молодцы сандвич с кока-колой, тем более для маскировки, не купили бы, обычно им плевать на минутных партнеров… Ах, чертов Ефим, и куда его занесло?

22 мая 1942 года в столовой своей ставки в Ростенбурге, на территории Восточной Пруссии, фюрер изволил охарактеризовать социальный состав мирового разведывательного сообщества. Стенографистка донесла определение до потомков:

«Индивиды, занимающиеся шпионажем, вербуются либо в кругах, претендующих на то, чтобы называться приличными, либо в пролетарской среде. Выходцы из среднего класса достаточно серьезны, чтобы не увлекаться подобными вещами. И поэтому для искоренения шпионажа самым подходящим является единственный способ: убедить склонных к такой деятельности в абсолютной невозможности сносить голову на плечах…»

С тех пор в Берлине изобличенных охотников до чужих секретов, если они мужского пола, вешали, а если женского — совали под стамеску гильотины.

Спустя два десятилетия преподаватели Алексеевских информационных курсов имени профессора А. В. Карташева под Брюсселем, включая трех или четырех, все же сносивших головы на плечах, создали частный кружок, названный Козьма-Прутковскими посиделками. Выходцы из кругов, претендующих на то, чтобы называться приличными, включали студийный магнитофон «Хитачи» и с высот накопленного опыта изощрялись в комментариях к высказываниям великих по поводу их профессии, в том числе и к откровениям основателя Третьего рейха. Обширные, как сибирские блины, четыре бобины по 1800 футов пленки старинной марки «Американский орел» составили аудиоархив самого невероятного, на мой взгляд, учебного пособия в мире. Оно называлось «Шпион по найму как индивидуальный предприниматель. Практическое и теоретическое пособие для желающих свернуть шею».

Бобины позже переписали на кассеты и компакт-диски, комплект которых в сафьяновой коробке вручался выпускникам курсов как сувенир. Что-то ведь полагалось вручать, раз официальные или неофициальные бумаги о пройденных науках и сданных экзаменах не выдавались. Да, полагаю, многие и не взяли бы такую бумагу. Я бы, например, не взял. И без неё свидетельств и свидетелей судьбоносного выбора профессии, о которой предпочтительно помалкивать, набиралось достаточно. В том числе наставников и однокашников, которых, согласно обретенному образованию, полагалось бы сразу уложить из пулемета, взорвать тротилом или облучить из обработанных радиацией тарелок за прощальным ужином… Всем нам, как будущим наемникам, предстояло вступать в схватки. И именно друг с другом.

Под аудиозапись бессмертного творения хорошо засыпалось после ванны и пары банок «Будвайзера», хотя, принимая во внимание наступившую бедность, следовало пробавляться «Клинским» бутылочным.

На Фунафути я сбил внутренние часы и пробудился в четыре утра по Москве. Магнитофон ещё крутился, шла цитата о «кругах, претендующих на то, чтобы называться приличными». Воспоминания, что называется, мятежной молодости… Хотя, конечно, я отнес бы себя к выходцам из пролетарской среды.

Ничего себе, подумал я, с добрым утром! И все-таки порадовался. Никаких снов из серийного набора гнусностей далекого солдатского прошлого не привиделось…

За окном двенадцатого этажа в кромешной тьме летали парные светляки. Машины и ночью ползали по узкому шоссе, над которым давным-давно не зажигались установленные фонари… До рассвета оставалось часа четыре.

Наташа говорила, что есть люди зимы, люди начала лета, люди конца осени… Сезонный масштаб представлялся все же слишком роскошным. Даже не неделя, один день жизни — немыслимо затянувшееся блаженство.

Блаженство на предстоящий день следовало бы спланировать. А планировать не хотелось.

Предстояла грязная, самая грязная, какая случается в моем ремесле, работа: откапывать, насколько я понимал, своего оператора, то есть Ефима Шлайна, из-под груды помоев, где он определенно оказался в результате настырных покушений на финансовые и иные секреты сильных мира сего, которые совершил вследствие собственной необузданной энергии, а также путаных интриг внутри родной конторы. Обычный набор.

Ефим попадал, как правило, меж двух или трех огней. И если он дошел до записок через неизвестных личностей, питающихся по-итальянски, значит пытается задействовать последний резерв, оставшийся под рукой, то есть меня, Бэзила Шемякина, предающегося шпионажу частным образом.

А что мне известно о помойке, в которую Шлайн приглашает к нему залезть?

Телефон и адрес пражской гостиницы или ночлежки, где я смогу потянуть через некоего… дал же Господь имячко… Цтибора или как там его… непонятную нитку. Без денег и без оружия. Вот и все, что известно.

Риск усугублялся и другим обстоятельством.

От парочки в мощной машине, косившей под «Москвич», и качества их харчей прямо-таки несло политикой. А от политики я держался подальше. Хотя, если говорить начистоту, на сто процентов такое не удается. Политика, по мне, заваривается там, где отсутствует доверие, и не обязательно в правительстве или парламенте. В науке, на продуктовом рынке, в армии, на танцульках в дискотеке, в баре — всюду, включая семью тоже.

Шпион, в том числе и по найму, имеет дело с теми, кто желает тайно заполучить секретную информацию или, напротив, тайно её подальше упрятать. То есть заведомо с интриганами или негодяями, а они-то и есть политики — от Бога ли, от дьявола, никто не знает. Ни тем, ни другим шпион, конечно, не доверяет, как и они ему, по определению. В делах, где замешана политика, о десяти библейских заповедях не вспоминают. Руководствуются только одиннадцатой, кем-то вымаранной из Ветхого Завета: «Не попадись!»

В разведке политика означает, что опасность исходит не только от окружающей враждебной среды, но и от собственного начальства или заказчика. Каким бы осторожным и предусмотрительным агент ни был, у него практически нет защиты, если далеко-далеко и в неизвестный момент начальство или работодатель затевает политическую интригу. Сделает, скажем, ставку на твой проигрыш — в качестве завуалированной взятки или встречной услуги.