При отце, Жаке Сультье, гениальном предпринимателе, особняк познал годы величия. Там давались роскошные рауты, куда собирался весь влиятельный Париж. Некоторые финансовые инвестиции в правой партии позволили ему одной ногой вступить в политическую жизнь, но в 60 лет рак печени положил его обеими ногами в могилу. С тех пор стало редким явлением, чтобы в стенах большой гостиной разносилось эхо оживленных разговоров.

* * *

Поравнявшись с решеткой у крыльца, служебный лимузин сбавил скорость до пешеходной, отчего захрустел гравий аллеи, обсаженной тисами, с которыми зима обошлась очень сурово. Шофер затормозил в парадном дворе очень осторожно, так как ему было настоятельно рекомендовано не пачкать следами от шин канавки между булыжниками. Люка Сультье положил пальто в вестибюле и направился в гостиную, где ждала его мать — пленница своего кресла на колесах. Без всякой формальной вежливости она словно продолжила оставленный накануне разговор:

— Ты встретился с государственным советником, как я тебе говорила?

Он уселся и положил на край стола ежедневную газету.

— Здравствуй, мама. Нет, у меня не было времени.

Пожилая дама устремила взгляд на ежедневную газету, главная новость которой копировалась всеми средствами массовой информации. «Новая странная смерть в Сен-Сен-Дени». Там, должно быть, больше десяти раз повторялось слово «самовозгорание», а также с этим случаем непосредственно связывали удивительное возвращение к жизни Бебе Кулибали. Почти всю первую страницу занимала фотография обугленного трупа.

— Брис, у моего сына нет никакого воспитания. Не будете ли вы так любезны убрать со стола этот ужас?

Люка съязвил:

— Это фотография тебя так беспокоит?

— Нет, дорогой. Жизнь полна драм, и я сама тому свидетельство. А вот газетам, которые валялись непонятно где и которые трогал не пойми кто, не место на обеденном столе.

— Я тоже думал, что для того, чтобы тронуть тебя, требуется нечто большее.

Не позволяя отвлечь себя этой прицельной атакой, Марго Сультье снова вернулась к разговору о профессиональном будущем своего сына:

— Я только и делаю, что стараюсь побудить тебя встречаться с достойными персонами. Ты же не рассчитываешь всю жизнь оставаться в кабинете управленца и тем более удовольствоваться этим?

Даже зная, что мать нарочно не вспомнила о его точном назначении, он поправил ее:

— Этот кабинет управленца, как ты его называешь, — бюро прогнозирования и экономического анализа при Министерстве финансов.

Она пожала плечами:

— Неизвестное бюро какого-то филиала, вот и всё. И находится оно даже не в Берси[25].

— Но если б я был в Берси, ты и на этом не успокоилась бы — и стала бы тыкать мне в лицо Елисейским дворцом[26]. Я же тебя знаю, мама, твое честолюбие в отношении других выше всякой меры.

Семьдесят восемь лет было только усталому телу Марго Сультье. Остального хватило бы на несколько поколений. Она играла свою роль матери, как ужасно бездарная артистка, считая себя в первую очередь женой человека у власти, одной из тех, кто побуждает превосходить самих себя и легко допускает наличие побочного ущерба, в котором при политической карьере недостатка не бывает.

— Тебя это всегда забавляет — называть меня мамой.

— Так ведь ты и есть мама, разве не так?

— Не будь смешным! Разумеется, но в твоем возрасте ты больше не испытываешь нужды в мамочке.

Она произнесла слово «мамочка» так, словно то обжигало ей язык. Отсутствие у сына честолюбия мадам Сультье считала огорчительным дефектом. Однако она уже задействовала все свои связи, чтобы выдвинуть его на этот министерский пост, так же как и в масонскую ложу, куда в свое время был введен ее покойный муж. Но ни одно из ее усилий, целью которых было вывести сына из летаргии, не увенчалось успехом. Ей было невыносимо видеть, как он упускает все, что дает общественное положение. Ей было невыносимо видеть, как он приходит к каждому обеду составить ей компанию, будто птенец, который отказывается вылететь из гнезда. И особенно ей были невыносимы чрезмерно многочисленные знаки привязанности. Она не дала ему времени даже притронуться к вилке.

— Мы получили много счетов от месье Симона. Ты все еще ведешь с ним дела?

Люка Сультье ограничился уклончивым ответом:

— Кое-какая информация, которая была мне нужна. Всё только по делу.

— Предположим, я тебе верю.

Привычные упреки начисто отбивали аппетит; не глядя на нее, он оттолкнул тарелку.

— Я поднимусь к себе в спальню, чтобы немного отдохнуть.

Люка встал, тщательно опустил рукава рубашки и повесил пиджак на спинку стула. Проходя у нее за спиной, он положил ей руку на плечо. Женщина вздрогнула. Она ненавидела бесполезные прикосновения.

Оказавшись в тишине, Сультье растянулся точно посредине кровати, устремив глаза в потолок. У мертвого и то не получилось бы лучше. Люка уронил руку рядом с кроватью, пальцем потрогал пиджак, который перед этим без церемоний положил на пол, и вынул оттуда пригласительный билет.

* * *

В гостиной Брис помог Марго Сультье выбраться из-за стола. Он откатил ее кресло на колесах в патио, где на круглом мраморном столике ее ждали очки и толстая книга в кожаном переплете. Едва он собрался оставить ее за чтением, как она окликнула его:

— Брис?

— Мадам?

— Вы его нашли?

— Нет, мадам. Я проверил каждый уголок в доме, его нигде нет.

Она казалась расстроенной. Немецкий «Люгер Р08» — не такой уж крупный пистолет, она это признавала. Вот он и потерялся…

— Желаете, чтобы я позвонил в полицию?

— Не будьте вульгарным, Брис.

Они обменялись улыбками. Мастер на все руки, безусловно, имел право на лучшее, что может предложить такая вздорная старая дама, как Марго Сультье.

* * *

Люка встал с кровати и уселся за стол у себя в кабинете. Некоторое время он колебался, держа между пальцами пригласительный билет. Инструкции были четкие, сделанные с почти параноидальной точностью. Выгравированная надпись, роскошное издание, блестящая пленка. Никакого адреса, никакого имени, лишь памятная дата. На задней стороне приглашения был предложен простой выбор.

Возникло неприятное воспоминание о первом разе, который получился просто тошнотворным.

Год назад он пометил «другое» и указал адрес, по которому его следовало забрать. Затем положил приглашение в новый конверт и снова послал его на номер почтового ящика, данный ему, когда он согласился вступить в клуб.