Если бы Пус подумал об этом, то сам додумался бы. Но ему совершенно не хотелось ни о чем думать. Все его естество питало интерес лишь к одному факту: почему он не хочет адреналина, почему не чувствует жажды? Почему его не тянет в чей-то дом, чтобы оторвать пару кусочков кожи со спины несчастной, но уже приговоренной жертвы? Куда делся аппетит? Сам того не замечая, кот забрел глубоко в чащу леса, куда не доезжала уже даже телега-попутчица. Через пару сотен метров сквозь стройный ряд лесного войска показался просвет – река, одетая в ледовый панцирь. Ее берега были все также обозначены теми самыми камнями, по которым он не так давно шнырял, выискивая рыбные норы. Река тянулась все так же вальяжно, словно и не заметила перемены погоды. Но постороннему зрителю все здесь казалось изменившимся – и толстый лед, который мешал рыбе дышать, и непонятная звенящая тишина, резавшая привычный к лесным звукам слух. Кот просто брел дальше, не заостряя на всех этих деталях внимания. Он понимал, что-то происходит в голове, но не хотел знать, что именно. Дойдя до границы озера выше по течению, кот остановился. Дальше идти некуда и незачем. Там уж точно он не сможет найти ответов. Там просто некому их подсказать. Губы Пуса Мидуна исказила совершенно не свойственная ему эмоция непонимания и замешательства. Странные ощущения собственной неприкаянности, казалось бы, мимолетные, никак не хотели отступить и дать инстинкту шанс намекнуть на дальнейшие действия. Все это – лес, река, озеро, воспоминания – было ему не нужным. Все было не то…

Кот резко повалился на бок, раскидывая лапы в стороны. Ему захотелось просто поваляться, как он делал это давным-давно, будучи маленьким котенком. Но в те давние времена он запросто получил бы булыжником в голову за такие выходки. Теперь, само собой, ему было нечего бояться, но память сделала свое дело. Зверю не удалось просто отпустить тело, которое снова съежилось в комок и встало на лапы.

Мидун начал вспоминать – что могло заставить его ощутить перемены. Но решительно ничего не смогло прийти в его полупустую голову. Еда? Нет. Холод, зима? Нет. Кислого молока захотелось? Пус прислушался к себе – нет, не это. Что же заставило его потерять свое желание? Закрейздо? О, кажется, уже ближе! Шерстяная морда резко и непроизвольно оскалилась – вот оно! Он сказал что-то, и это не давало коту покоя, возвращая его память во вчерашний вечер, но совершенно никак не обнаруживая себя в потоке слов управляющего. Что он говорил… что говорил… О мостах, о займе, об академии, колбасе, заборах… Тучун бы его побрал, он нес полную околесицу и даже заставлял себя слушать. Займы? Ближе! Что займы? Их не придется брать. Почему? Потому что приехала… Она! Наконец-то тело кота отреагировало – все мышцы спины начали сокращаться, и шерсть встала дыбом. Она!

Ну, вот же, в чем дело! Закрейздо попытался запретить Мидуну посягать на жизнь Наусы Блоходаровой-Кисинской! Да по какому такому праву, позвольте узнать? Кот, сопровождая свои умозаключения вопросительным мяуканьем, осмотрелся и только теперь понял, как далеко от поселка ушел. Он сам не осознавал, куда занесли его лапы, следуя лишь пустому внутреннему вопросу. Но теперь ответ был найден. Пус даже не заинтересовался приездом этой Наусы, пока ему об этом не сообщили. Притом сообщили с намеком на запрет, чего его естество не могло стерпеть.

Внутренний конфликт был разрешен чрезвычайно быстро, и мозг бешено заработал. Глаза сощурились, нос втянул воздух и по запаху быстро подсказал кратчайшую дорогу к поселку. Напряженный, словно стрела, хвост трубой взмыл в небо, а затем отклонился назад и замер вдоль тела, предупреждая всех вокруг, что Пус Мидун выходит на охоту.

– В пустыне пошел дождь, – сообщил сам себе Пус и в два огромных прыжка преодолел берега озера вместе с опушкой, снова окунаясь в лес, который вел себя так тихо, как только мог. Несколько раз кот пересек виляющую тропинку, совершенно не удивляясь, почему это она оказалась проложена не напрямик. Так ведь гораздо короче… Его мышцы только добавили ходу, когда он проносился над тем местом, где когда-то в беспамятстве распял кабана. Через минуту остались позади кусты, в которых прятались крыса Прокоп с женой из-за своих ложных переживаний. Пронеслись мимо первые дома с ветхими крышами, похожими на проломленные черепа. Мелькали напуганные местные жители, не успевшие предупредить друг друга о надвигающейся угрозе. Кот лишь проносился мимо них на бешеной скорости, прижимая уши к голове и видя перед собой только одну цель: дом Порфирия Закрейздо. До него осталось пробежать лишь половину улочки, всего десять прыжков.

Словно шаровая молния Пус Мидун влетел во двор Порфирия и с наскока развалил доселе прочно стоявшее строение, предназначенное для хранения зимних запасов дров. Поленья и щепки полетели во все стороны, как будто это были брызги воды, стряхиваемые с шерсти каким-то могучим огромным мокрым животным. Едва затормозив, кот изменил траекторию и сходу вышиб дверь в хибарку удава. Но далеко пролезть коту не удалось, хибарка была лишь немного выше половины кошачьего роста. Понимая, что сейчас застрянет, Пус дал задний ход, когда внезапно обнаружил, что еще влетая в жилище, придавил несчастного удава выбитой дверью. Тот как раз подполз посмотреть на апокалипсис, пришедший в его двор, но даже не успел ничего подумать, прежде чем дверь, вырванная хищной мордой, накрыла Порфирия до кончика его обрубленного хвоста. Недолго думая, Пус ухватил удава за хвост зубами и рванул из-под обломков. Раздался неприятный хруст – кот увидел, что голову Закрейздо все еще сдавливала дверь, на которой он стоял. Подавшись снова назад, Мидун освободил дверь от своего веса и снова дернул тело удава на себя. На сей раз оно с легкостью высвободилось и полетело куда-то в сторону, зарывшись в сугроб.

– Стоять, братец! – яростно зашипел кот. – У меня к тебе дело есть!

Однако удав и не смог бы никуда деться при всем желании – у него был сломан позвоночник ближе к голове. Пус это обнаружил сразу, как только выудил его из сугроба. На спине Закрейздо под кожей виднелась солидная по размерам выпуклость, которая в таких случаях означала только одно. Больше этот удав ползать не сможет. Сам Порфирий находился в состоянии глубокого шока и совершенно не отдавал себе отчет в том, что сейчас произошло. Полминуты назад он мирно полз из кухни в гостиную, когда вдруг услыхал шум на дворе. А вот сейчас он со сломанными костями ощущает, как когти кота все глубже и глубже проникают в его горло, а он смотрит в пасть самому страшному жителю своего поселка. Лишь спустя бесконечно долгие мгновения до него дошло, что раскаты грома в его ушах – это крик Мидуна, который требовал сказать, где живет Науса.

– Где она?! – Пус снова сотряс голову удава сильным ударом лапы и еще глубже запустил когти в его плоть.

Порфирий лишь удивленно уставился на душегубца и вытянул свой длинный мерзкий язык.

– Да говори же ты, выродок змеиный!

– Ой-ви! – раздалось откуда-то из-за спины кота. Повинуясь охотничьему инстинкту, тот молниеносно повернул голову и увидел соседку Порфирия, свинью Гену, которая каменным истуканом замерла возле низкого забора, разделявшего ее участок и двор Закрейздо. Она цокнула копытцами и снова заорала с примесью поросячьего визга: