режут, говорят, денег не будет, – Ананьев расстегнул верхние пуговицы рубахи, обнажил волосатую грудь, – жарковато стало.

Дверь на кухню приоткрылась. Просунулись две маленькие головки.

– Папа, мы спать… – тоненькие голоски побудили Будасси пойти укладывать дочерей.

Ананьев стараясь отстраниться от нежной части семейного ритуала, изрёк себе под нос: "Идиллия" и перевёл взгляд на сытую кошку, вальяжно проходившую мимо. Похлопал ладонью по коленке. Кошка отреагировала – запрыгнула, примостилась и заурчала в благодарность за поглаживания.

Как только Будасси вернулся, Ананьев снова был настроен на философские рассуждения.

– На самом деле, в последнее время, заметно чувствуется ликование, так называемых широких масс. И здесь, не просто животная боязнь перед сильным, хотя и в этом есть резон. Здесь ещё один важный момент. Подавляющее большинство, я думаю, процентов восемьдесят населения, по сути, просто существуют на земле. У них нет потребности к поиску каких-то заумных философских истин или, как у тебя, потребности что-то создавать. Их основная задача, если так можно назвать, возложенная на них Богом, состоит лишь в том, чтобы родиться, размножиться и умереть. Их цель: оставить после себя следующее поколение людей. И они это даже не осознают. Просто действуют в соответствии с заложенным в их природу механизмом. Внешне проявляется просто – обеспечить свой организм крышей над головой, теплом, пищей и хоть как-то зацепиться за кого-то, кто, скорее всего, в будущем, будет помогать поддерживать эту благодать. Основной массе Бог не вложил способности размышлять, критически мыслить или бороться за свои идеи. Такого механизма просто нет в их природе. Ведь если подумать, механизм-то опасный для продолжения рода – ведёт к возможному физическому устранению тела. Да, звучит некрасиво – серая безликая масса просто ищет возможности существовать для размножения. Природный инстинкт выживания взывает к поиску сильного лидера, которого нужно держаться.

Ананьев сделал паузу. Будасси воспользовался и наполнил рюмки. Быстро выпили, быстро закусили – Ананьев боясь потерять мысль, Будасси боясь нарушить размышления друга.

– А вот лидер, когда восходит на Олимп, действует по другой схеме, – Ананьев сделал выпад указательным пальцем, – …он устраняет конкурентов, то есть, действует обратно – против статичного выживания. Обычно, он силён, изворотлив, хитёр – качества действия – ведь его могут уничтожить конкуренты. Разрушительная сила, но она не опасна для массы выживальщиков. Она опасна для тех, с кем лидеру интересно бороться. Получается такое неравное разделение людей: большинство – для поддержания человеческого рода на земле, меньшинство – для развития человечества. Правда, развитие может быть прогрессивным или регрессивным. И, как бы, разрушительно не повело себя это деятельное меньшинство, оно не способно остановить подпитку новым ресурсом – молодым поколением, – которое предоставляет выживальщики. Деятели и выживальщики в жизненном пространстве перемешаны, в общем, равномерно. Получается довольно равновесная система. Выживальщики, в разных слоях общества, прицеплены к ближним деятелям. Так как деятели очень разные, идеи и цели разнообразны, то вроде нормально, идёт постепенное изменение общества с помощью механизма компромиссов – сдерживания.

– …как скрепы… – пробормотал Будасси. Он смотрел на противоположную стену, во взгляде чувствовалось какое-то туманное отрешение.

– У? – Ананьев не сразу понял, – а-а, ну не совсем. Всё же скрепы два бревна соединяют, а тут, скорее, паутина. Крепкая и гибкая. Но ключевых точек крепления не так уж и много. Правда, если их порвать, то паутинка отвалится и сваляется, из ажурного узора превратится в серый комочек волокон. Который только и можно, что вымести веником.

Будасси улыбнулся и кивнул. Ананьев снова перешёл к изложению.

– Да, действительно, намекаю, что мы с тобой в той жизни тоже такими кристалликами были… узелками паутинки. А сейчас, что-то мало вокруг нас желающих сеть вязать. Наоборот, стараются подальше держаться. Как там называют – прослойка Непонятный период в истории… и как назло, на нашем веку. Сначала, после революции, потеряли слой творческих деятелей – много уехало, вымыта основная его часть, а сегодня окончательно добиты и остатки – посажены или принуждены к молчанию. Так что осталась огромная масса выживальщиков, которым приходится прикрепляться за самого главного, да который ещё и очень далеко. И невдомёк выживальщикам, что главный может ошибаться. Его ошибки просто транслируются до самых низов, не проходя через сито сдерживающих компромиссов. От этого выживальщики ещё больше бесятся в попытках выжить – ещё сильнее кричат о полном повиновении вождю и стараются добить остатки деятелей на местах.

– Всё-таки, есть польза, что мы в ГУЛАГе работаем, – Будасси воспользовался паузой, – вроде вольные, а вроде рабы, можно вот так запросто рассуждать, не посадят.

Ананьев похлопал по бедру, пытаясь вновь заинтересовать кошку Но та надменно посмотрела на него и отвернулась.

– Во какая, независимая. Как жрать, так бежит, ластится под ногами, а как погладить сытую, так нос воротит, – Будасси прокомментировал и вернулся к основной теме, – Хотя я думаю, всё проще. У нашего вождя цель появилась, а старые инструменты он основательно поломал. Остались осколочки, вроде нас с тобой. Надо и поберечь. Может этими остатками и получится дело сделать. Ты ведь тоже чувствуешь, много нам стали прощать. Три года назад – в лагере доходягой, а теперь – на автомобилях возят и в красивых домах селят.

6

Виктор замер, не успев опуститься на стул. Ощутил, что подушечки пальцев, которыми он опёрся на столешницу, стали увлажняться. Мозг начал стремительно перебирать варианты, пока глаза таращились на книгу, лежащую у него на столе. Взял себя в руки, осмотрелся: стопка листов с замерами склона, два учебника по механике, пять рулонов ватмана, прижатые рейсшиной, большие счёты с костяшками и это… На листе с набросками новых линий железнодорожных путей лежала чужая истрёпанная книга в основательном переплёте, как бы небрежно оставленная читателем на некоторое время, пока он ненадолго отлучился.

Узкий луч утреннего солнца, прорвавшийся через вертикальную щёлочку между штор, как будто издевательски выделял крупное золотистое тиснение на синей обложке книги – православный крест. "Солнечный беспредел", – так обычно Виктор про себя задорно комментировал ослепляющее действие солнца на глаза. Теперь же он сглотнул и медленно опустился на стул. "Евангелие"… Кто же этот доброжелатель? Виктор пытался оценить обстановку. За соседним столом, Пётр Николаевич сосредоточенно водил пальцем по столбикам чисел, перекидывал костяшки на счётах. В ближнем углу, Елизавета оттачивала карандаш. Спереди, два техника, из заключённых, с которыми не полагалось вести разговоры, делали дубликаты чертежей через копировальную бумагу. Виктор повернул голову вправо. Рядом с входной дверью, в своеобразной нише из шкафов, сидел ещё один человек – Архип, которого все остерегались. Вроде, никому ничего плохого он не сделал, но, подспутно, ощущалось что-то неприятное в его