На борту «Морвикена» норвежский капитан стал просить Уорнинга не топить судно.

— Вы только посмотрите на эту красоту! — в отчаянии восклицал он. — Это же лучшее судно в норвежском торговом флоте! Если хотите, я сам отведу его в Германию. Если я дам слово, вы можете мне доверять.

У лейтенанта Уорнинга не было полномочий решать такие вопросы, поэтому он передал сообщение о предложении норвежского капитана на «Пингвин».

Оно, безусловно, было соблазнительным, и Крюдер не сомневался, что норвежский капитан сдержит слово, но тем не менее он чувствовал, что в сложившихся обстоятельствах не может согласиться. Вполне возможно, что норвежец был достаточно честен, но отчаянные призывы о помощи, посланные в эфир британским танкером, взбудоражили всех в западной части Индийского океана, поэтому шансы благополучно доставить призовое судно к месту назначения были мизерными. Крюдер был истинным моряком и не мог не восхищаться великолепным судном, но, прежде всего, он был солдатом и, испытывая вполне понятные сожаления, все-таки отдал приказ потопить «Морвикен» торпедой. Команда и абордажная партия покинули судно. Все свободные от вахты моряки «Пингвина» собрались на палубе, чтобы наблюдать шоу. Неожиданно на одной из спасательных шлюпок «Морвикена» заработал мотор, и она, под одобрительные возгласы команды «Пингвина», поплыла к борту немецкого вспомогательного крейсера. Ее с большой осторожностью выловили из воды. Это было чрезвычайно полезное приобретение. Позднее немцам удалось захватить еще одну.

Поднявшись на борт, норвежский капитан на чистом немецком языке обратился к боцману Рауху:

— Мы вели себя правильно?

— Совершенно правильно, господин капитан, — ответил Раух. — Остановившись по первому требованию и отказавшись от использования радиосвязи, вы избавили себя и свою команду от больших неприятностей, да и нам облегчили жизнь.

Норвежец, очевидно опытный, образованный и много повидавший человек, коротко поклонился. Боцман собрал норвежскую команду, которой было позволено оставить при себе все личные вещи, и отвел людей в отведенные для них помещения. Как и всем остальным пленным, им немедленно выдали горячую пищу — гороховый пудинг с беконом, то же самое, что в тот день ела команда «Пингвина». После еды всем раздали сигареты.

А тем временем с их судном было покончено. Торпеда ударила в борт, раздался страшный взрыв. Прекрасное судно начало тонуть. Первой под воду ушла корма, а носовая часть поднялась к небу, словно гигантская башня. В течение нескольких мгновений судно оставалось в вертикальном положении, а потом медленно скрылось под голубой гладью моря. На борту «Пингвина» никто не выражал свою радость. Новый успех почему-то никому не доставил удовольствия. Гибель судна — печальное зрелище для любого моряка, тем более такого прекрасного, как «Морвикен».

Когда судно затонуло, боцман Раух пошел к пленным. По его выражению лица норвежский капитан понял, что все кончено. К тому же все слышали взрыв. Боцман подошел прямо к капитану и протянул ему руку, тем самым выражая свое искреннее сожаление. Норвежский капитан крепко пожал протянутую ему руку, с достоинством выслушал слова сожаления и симпатии, произнесенные немецким моряком, и снова опустился на стул.

Лейтенант Михаэльсен не сказал Крюдеру, что очень хорошо знал норвежского капитана, более того, они были старыми друзьями. А спустя пару дней он попросил у Крюдера разрешения принять норвежца в своей каюте.

Но когда норвежец заметил Михаэльсена, он остановился и побледнел.

— Это сделал ты, — потрясенно пробормотал он, — из всех людей именно ты!

— Нет, не я, — ответил Михаэльсен. — Я не капитан. Я пытался убедить его принять твое предложение, но безуспешно. И дело вовсе не в том, что он тебе не доверяет. Поверь, все равно ничего бы не получилось. Он был прав. А я ничего не мог сделать.

— Ничего не мог сделать? Да, конечно, я понимаю. Теперь ты скажешь, что приказы не обсуждаются, а выполняются, и ты не мог не подчиниться. Знакомая песня.

Норвежский капитан пылал праведным негодованием.

— Не расстраивайся, старик, — примирительно сказал Михаэльсен. — Подумай, что бы ты делал, если бы твой старший механик вдруг застопорил все машины, погасил котлы и заявил, что выходит из игры. В открытом море ты бы счел такое поведение бунтом, разве не так?

— Возможно.

— Вот именно. Тогда почему ты обижаешься? В море я обязан выполнять приказы, совершенно независимо от того, нравится мне это или нет. Ты же сам это понимаешь. Так что не держи на меня зла. Поверь, я тебе не враг. И давай пожмем друг другу руки.

Крюдер вел «Пингвин» на юг, стремясь как можно быстрее выйти из опасной зоны. Захваченный танкер «Филефьелль» двигался следом. За этот полный событиями день на горизонте еще дважды был замечен дым. В последовавших за этим оживленных дискуссиях осторожный Михаэльсен неизменно выступал против атаки. Его опасения были вполне оправданными. «Пингвин» находился всего лишь в 400 милях от земли.

Наступила ночь. Небо было усыпано совершенно незнакомыми звездами, светившими гораздо ярче, чем их собратья в Северном полушарии. На общем фоне отчетливо выделялся Южный Крест — величественное созвездие, помещенное австралийцами на свой национальный флаг.

На мостик вышел Брунке. Крюдер тотчас повернулся к нему, опасаясь, что тот принес дурные новости. Прочитав сообщение, Крюдер довольно рассмеялся и передал бумагу Михаэльсену. Это было поздравление военно-морского командования по поводу потопления танкера «Бритиш Коммандер». Очевидно, отчаянные призывы о помощи, передаваемые с танкера, не остались незамеченными. В штабе командования легко сложили два плюс два и сделали вывод, что ответственным за эту акцию является «Пингвин».

В восемь часов вечера Крюдер отдал приказ потопить «Филефьелль». На этот раз немецкие моряки использовали новый моторный катер. Крюдер отвел «Пингвин» в сторону — не желал подвергать вспомогательный крейсер ненужному риску. Взрывающаяся масса бензина может быть чрезвычайно опасной. Все установленные заряды в нужное время взорвались, но ожидаемый результат не был достигнут: бензин не только не взорвался, но и не загорелся. Корма танкера осела в воду, но пятью часами позже — в час ночи — «Филефьелль» все еще оставался на плаву.

Тогда Крюдер приказал потопить упрямо не желавший тонуть танкер огнем зениток. Но орудия малого калибра тоже оказались неэффективными. Тогда Крюдер решил применить орудия большого калибра. Второй снаряд угодил в корму, и из пробоины в корпусе сразу же вырвался огромный язык пламени. Выливающийся в море бензин тут же загорался. Очень скоро судно и морская поверхность вокруг него стали одним большим костром, который временами выбрасывал в небо высокие — до 50 метров — языки пламени: это взрывались топливные танки.

Зрелище было полно драматизма, но Крюдер был очень недоволен. В его намерения не входило привлечение к себе внимания. Поэтому, убедившись, что танкер обречен, он приказал уходить на полной скорости. К рассвету «Пингвин» уже успел уйти на расстояние около пятидесяти морских миль, а зарево гигантского пожара все еще было видно.