«Она слышала мой звонок», – холодею я, и мои колени подгибаются.

Но потом она говорит:

– Ты поздно легла спать.

Часы на плите показывают, что время – начало десятого. Обычно я поднимаюсь в семь – привычка, которой я придерживаюсь уже несколько лет. Зато в школу никогда не опаздывала.

– Наверное, устала. – Я опускаюсь на стул за кухонным столом, на котором Мэгги оставила бумажную тарелку с двумя рогаликами. Не могу заставить себя есть. Глупо, глупо было разговаривать с Уайаттом Стоуксом из этого дома.

Знаю, Кэлли не поймет, почему я с ним говорила. Мне известно, что она копается, так же как и я, в прошлом только из страха. Боится, что полиция повесит убийство Ари на Ника, а настоящий «монстр» останется на свободе и будет охотиться на других девушек. Ей стыдно за то, как она вела себя с бывшей подругой, и она опасается, что в смерти Ари есть доля и ее вины. И вдобавок ко всему ей страшно, что наша ложь раскроется до того, как успеет начаться новая, блестящая жизнь в колледже, далеко-далеко отсюда.

Но она не хочет, чтобы Стоукс выходил из тюрьмы: думает, что, освободившись, он придет за нами, дабы отомстить за нашу ложь.

Может, поэтому мне казалось, что с ним надо поговорить? Чтобы убедить себя в том, что он нам ничего не сделает?

Я отрываю кусок рогалика. Он прилипает к небу.

Кэлли попивает кофе и смотрит на меня.

– Я думала о том, что ты сказала ночью: о парне твоей сестры. Наверное, стоит начать с него.

Я киваю, проглатывая остаток рогалика во рту.

– Только я не знаю его фамилии.

– Может, он есть в школьном альбоме?

Я качаю головой.

– Не знаю, в какую школу он ходил, но точно не в Фейетте. И он ее не окончил.

Кэлли накрывает кружку ладонями.

– Тогда у меня больше нет идей. С того лета я его больше не видела ни разу.

– Значит, он уехал из города незадолго до Джос. – Я пытаюсь вспомнить, видела ли я Денни в те недолгие месяцы между побегом Джос и моим переездом к бабушке.

– Думаешь, это что-нибудь значит? – У Кэлли скептический вид.

– Например, что они собирались сбежать вместе? Не знаю.

Я никогда не предполагала, что недалекий Денни мог быть как-то замешан в том, что случилось той ночью. Они с Джос проводили время только вдвоем – может, он хотел себя убедить, что встречается не со школьницей. Он и с Лори толком не общался. При встрече они просто кивали друг другу. Я слышала иногда, как они с сестрой разговаривали на крыльце, пока сидела на диване в гостиной. Джос донимала Денни тем, что он не хотел тусить вместе с Лори, а он бурчал, что Лори высокомерная.

Но, насколько мне известно, Денни нормально относился к Лори. Он вел себя с ней так же, как и со мной: как с надоедливой мошкой, мешавшей ему наслаждаться вниманием Джослин безраздельно.

– Разве Джос не говорила, что была с Денни той ночью, когда убили Лори? – Кэлли смотрит на меня. Я буквально вижу, как у нее в голове крутятся шестерни, и звучно сглатываю.

– Да. Слушай, а если поспрашивать кого-нибудь из бассейна? – вдруг предлагаю я, чтобы перевести тему. – Денни работал в компании по очистке.

Сестру не интересовали старшеклассники, как бы мама ни пыталась вбить ей в голову, что от взрослых мужчин одни неприятности. Мама не любила рассказывать о родном отце Джос, а только сообщила, что ему был двадцать один год, когда она, семнадцатилетняя, от него забеременела. Он обещал о ней заботиться, но слова не сдержал.

Джос познакомилась с Денни в выходные после Дня поминовения, до того как Лори приехала на лето. Мне это запомнилось потому, что в тот день мама велела нам оставаться дома, пока она уйдет на работу горничной. Но, как только за ней закрылась дверь, Джос уже нацепила купальник. Гринвуды проводили выходные в лагере в Крэнберри-Ране, поэтому мы с Джос пошли в бассейн вдвоем.

Я пробовала пускать пузыри под водой на мелководье, как меня учила Джос, как вдруг заметила, что она пялится на парня, вычищающего листья из слива у раздевалки. Денни ей ухмыльнулся. Но Джос в ответ не улыбнулась. Вместо этого на ее лице появилось какое-то целеустремленное выражение, будто она увидела как раз то, что ей было нужно. Так все и случилось.

Кэлли проводит пальцем по экрану телефона.

– Бассейн открыт до пяти. Поехали.

***

Разрешение на парковку, прикрепленное к окну минивэна Мэгги, истекло, поэтому мы идем к бассейну пешком. Меня беспокоит это странное знакомое чувство, и я всеми доступными средствами убеждаю себя, что сейчас все по-другому. На плечах не висят полотенца. Новый дом Гринвудов стоит дальше от бассейна, и идти туда приходится другим маршрутом.

Долгий переход выводит из себя, потому что время приходится заполнять пустыми разговорами. В конце концов Кэлли решает, что напрягаться не стоит, достает телефон и начинает переписываться, поднимая голову только тогда, когда надо переходить улицу.

Я ненавижу себя за то, что мне хочется заполнить пробелы в ее знаниях обо мне, ответить на вопросы о том, какой стала моя жизнь, – вопросы, которых она не задает. Хочется ей рассказать о том, что осенью я уеду в Тампу и поступлю на факультет астрономии; о том, что живу с бабушкой в поселке для престарелых; о проклятом соседе Фрэнке, который всегда норовит указать, что мое присутствие здесь нарушает правило о заселении людей возрастом от 55 и выше. О письмах Ариэль в розовых конвертах и ее настойчивых просьбах отвечать на письма («Напиши мне ответ!»), хоть я и без них всегда ей отвечала.

Ненавижу себя и ненавижу Кэлли за то, что она без лишних усилий заставляет меня ощущать себя жалкой и никчемной. Я еще сильнее убеждаюсь, что пока нельзя рассказывать ей о Джослин: сейчас Кэлли не поймет, почему я так долго об этом молчала.

Мы слышим шум, доносящийся из бассейна, раньше, чем видим само здание, – плеск и вопли, прерывамые свистками спасателя. Парковка забита, и нам приходится, обходя машины, идти к воротам: шаткому сооружению, увешанному колючей проволокой и правилами поведения в бассейне.

Стойки с закусками больше нет, на ее месте – бетонная плита и ряд шезлонгов. Один из работников бассейна давал показания на суде – Кевин, который иногда тайком угощал нас с Кэлли картофелем фри.

Под кондиционером топчется потный мужчина, неохотно продавая желающим эскимо «сникерс» или «губка Боб».

Я замечаю, что Кэлли смотрит на девушек, натягивающих джинсовые шорты и пакующих вещи. Они украдкой смотрят на нас – или, скорее, на Кэлли – и перешептываются.

Кэлли надевает солнцезащитные очки.

– Господи, как я ненавижу это место.

Не знаю, о чем именно она говорит: о Фейетте, бассейне или обо всем сразу.

– Идем, – говорю я, чувствуя себя неудобно под взглядами девушек.