Подъезжая к Ренну, Руш попытался выбросить из головы злосчастную царапину и общий итог своих жизненных поражений: нужно было сосредоточиться на предстоящем расследовании. Сидя за рулем, он чувствовал, что оживает. Иногда человеку полезно смотреть на пейзаж, мелькающий за окном машины: это убеждает его в реальности существования. Конечно, его поиски не преследовали раскрытие какого-нибудь убийства или серии похищений в Мексике[47] – он готовился разоблачить всего-навсего литературную мистификацию. Поскольку ему давно уже не приходилось так долго сидеть за рулем, он решил, что невредно бы сделать паузу, и, довольный собственным благоразумием, выпил банку пива на автостанции. Потом долго прикидывал, не купить ли плитку шоколада, но их там было слишком много, он никак не мог выбрать и вместо этого взял вторую банку пива. Он уже не раз давал себе зарок пить меньше, но нынче ситуация была особая.

Руш приехал в Ренн во второй половине дня. Поскольку навигатора у него не было, он потратил больше часа на поиски магазинчика Жозефины. И, обнаружив свободное место для парковки как раз напротив, счел это скорее добрым предзнаменованием, нежели простой удачей. Он прямо в себя не мог прийти от радости: на протяжении многих лет всякий раз, как ему случалось вести машину, он долго колесил по улицам, чтобы в конце концов припарковать ее на служебной стоянке для поставщиков, и это портило ему настроение на весь вечер. Зато сегодня все шло иначе. Растроганный этим нежданным подарком судьбы, он слишком резво крутанул руль и снова оцарапал машину.

Ну вот, не успеешь порадоваться, как жестокая реальность тут же напомнит о себе! Хуже того, теперь он уж точно не сможет доказать Брижит, что это случилось по чужой вине. Вероятность подставить крыло машины в один день сразу двум вандалам почти равна нулю. Разве что… изобрести другую версию – сознательную порчу автомобиля. За ним, мол, охотился некто, желавший помешать его расследованию. Жан-Мишель никак не мог решить, убедительна ли такая гипотеза. Ну кто мог ополчиться на него за намерение выяснить имя подлинного автора, этого призрака, стоящего за хозяином бретонской пиццерии?!

3

Слегка приуныв, Жан-Мишель решил зайти в ближайшее кафе и взять пивка, чтобы взбодриться перед тем, как приступить к первой части своего расследования. Осушив кружку, он тут же заказал «младшую сестренку» – ласково-ироничное выражение, милое сердцам выпивох, коим они маскируют тягу к спиртному.

Несколько минут спустя журналист вошел в магазинчик. Выглядел он скорее старым извращенцем, любителем перебирать девичьи трусики, чем мужем, желающим подарить своей половине изящное белье. К нему подошла Матильда, новая продавщица. Окончив с отличием коммерческую школу, она долго искала постоянную работу, но ей подворачивались только временные заработки. И вот наконец повезло: она подписала контракт с хозяйкой магазина дамского белья. Своей удачей она была обязана роману Анри Пика: многочисленные интервью создали магазину такую громкую рекламу, что Жозефине пришлось нанять помощницу. По этому случаю Матильда, конечно, прочитала «Последние часы любовного романа» и даже поплакала над ним, правда она была слезлива от природы.

– Добрый день, месье, чем я могу вам помочь? – спросила девушка.

– Мне хотелось бы поговорить с Жозефиной. Я журналист.

– К сожалению, ее сейчас нет.

– А когда она придет?

– Не знаю. Но я не думаю, что сегодня.

– Вы предполагаете или знаете?

– Она сказала, что будет отсутствовать некоторое время.

– Это не очень-то определенно. А можно ли связаться с ней по телефону?

– Я уже пыталась, но она не отвечает.

– Гм… все-таки это странно. Еще несколько дней назад ее видели повсюду.

– Ничего странного тут нет, она меня предупредила. Просто ей, наверно, нужен отдых, вот и все.

– Отдых? – тихо повторил Руш, заинтригованный этим внезапным исчезновением.

В этот момент в магазин вошла женщина лет пятидесяти. Продавщица спросила, что она желает, но та замялась, смущенно поглядывая на Руша. Он понял: ее молчание объясняется его присутствием. Покупательница явно стеснялась называть перед незнакомым мужчиной предметы нижнего белья. Он коротко поблагодарил Матильду, вышел и от нечего делать снова расположился на террасе бара, через улицу.

4

В это же время Дельфина и Фредерик заканчивали обед; сегодня он тянулся дольше обычного. Дельфина так много работала в последние несколько месяцев, что решила наконец уделить хоть немного времени себе и своему любимому автору. Он давно упрекал ее в том, что они почти не видятся (впрочем, это не мешало ему наслаждаться периодами одиночества – вот одна из многих парадоксальных черт его характера). По убеждению Фредерика, жизнь вдвоем не должна была сводиться ко времени, проводимому вместе.

А Дельфина сосредоточила все усилия на собственной карьере. Теперь она была востребована все больше и больше; одни стремились поздравить ее с успехом, другие пытались переманить к себе. Издатели видели в ней одну из тех будущих королев книжного рынка, которые прежде других чуют шансы на успех той или иной публикации. Иногда ей было даже страшновато: находясь в центре всеобщего внимания, сама она чувствовала себя глупой девчонкой и боялась, что ее вот-вот разоблачат. А продажи романа Пика тем временем достигли цифры триста тысяч экземпляров – результата, далеко превосходившего все ожидания.

– Через десять дней «Грассе» устраивает праздничный вечер в честь этого триумфа, – объявила Дельфина.

– Да уж, в честь моих продаж коктейля устраивать никто не будет.

– Потерпи, я уверена, что ты получишь премию за свой второй роман.

– Ну, спасибо, это очень мило с твоей стороны. Но, увы, я не бретонец, не умею готовить пиццу, а самое худшее – это то, что я еще жив.

– Прекрати!

– Я целых два года писал «Ванну». И что же – на сегодняшний день ее приобрели тысяча двести человек, и это считая моих родных и друзей, плюс экземпляры, что я купил сам, для подарков. Добавим сюда и тех, кто купил роман чисто случайно. И тех, кто сжалился надо мной, когда я подписывал книги в магазине. Словом, если считать только реальные продажи, они, вероятно, сведутся к двум книжкам, – с усмешкой заключил он.

Дельфина невольно расхохоталась. Ей всегда импонировала самоирония Фредерика, хотя в его голосе нередко сквозила горечь. Он продолжал: