Они полагают, что результаты термоядерной войны будут таковы, что даже в «лучшем» случае опровергнут идею о том, что мы должны сражаться в такой войне, чтобы спасти свой демократический образ жизни. Нет нужды гадать о том, будет ли уничтожена одна треть или две трети населения противоборствующих стран и какая часть нейтрального мира (зависит от направления ветра) будет уничтожена. Это гадание на грани безумия, поскольку рассматривать возможность истребления 30, 60 или 90 % собственного и вражеского населения как допустимый (хотя, конечно, и весьма нежелательный) исход, несомненно, значит проводить патологическую политику. Все возрастающий разрыв между интеллектом и аффектом, такой характерный для развития Запада в последние столетия, достиг опасного, шизоидного пика, раз мы спокойно и вроде бы разумно можем обсуждать возможное уничтожение мира в результате наших собственных действий. Не требуется большого воображения, чтобы представить себе, что неожиданное разрушение и угроза медленной смерти для значительной части жителей Америки, России и всего мира вызовет панику, ярость и отчаяние, которые можно сравнить только с психозом, вызванным Черной Смертью в Средние века. Травматические последствия подобной катастрофы привели бы к возникновению новой формы примитивного варварства, возрождению наиболее архаичных элементов, которые как потенциал сохраняются в каждом человеке, чему мы имели достаточно свидетельств на примере террора, проводившегося Гитлером и Сталиным. Любой, кто изучает человеческую природу и психопатологию, сочтет весьма маловероятным, что люди станут лелеять свободу, уважение к жизни и любовь, после того как станут свидетелями и участниками беспредельной жестокости, которую означает термоядерная война. То, что акты зверства ожесточают их участников и ведут к еще большим зверствам, – психологический факт.

* * *

Но что будет, если устрашение сработает?

Каково вероятное будущее социального характера человека в односторонне или многосторонне вооруженном мире, где, какими бы сложными ни были проблемы и каких бы своих целей ни достигло определенное общество, главной, все определяющей реальностью в жизни любого человека станет нацеленная ракета, гудящий компьютер, ею управляющий, ожидающие счетчики радиации и сейсмографы, – всеобъемлющее технократическое совершенство (скрывающее мучительный беспомощный страх перед возможным несовершенством) механизма холокоста? Сколько-нибудь долгая жизнь под постоянной угрозой уничтожения у большинства людей вызывает определенный психический эффект: страх, враждебность, бесчувственность, бессердечность, – и как результат безразличие ко всем ценностям, которые мы лелеем. Такие условия превратят нас в варваров – но варваров, вооруженных самой современной техникой. Если мы всерьез утверждаем, что наша цель – сохранение свободы (т. е. предотвращение подчинения индивида всесильному государству), мы должны признать, что эта свобода будет потеряна, сработает устрашение или нет.

Независимо от этих психологических фактов продолжение гонки вооружений создает особую угрозу западной культуре[23]. В процессе победы над природой главным занятием и целью жизни западного человека стало производство и потребление. Мы превратили средство в цель. Мы создаем машины, похожие на человека, и человека, похожего на машину. Индивидом в рабочие часы управляют как частью производственной команды. В свободное время он подвергается манипуляциям как потребитель, который любит то, что ему велят любить, однако сохраняет иллюзию, будто следует собственному вкусу. Сделав центром своей жизни производство вещей, человек сам подвергается опасности превратиться в вещь, поклоняться идолам выпускающей продукцию машины и государства, сохраняя иллюзию поклонения Богу. «Вещи в седле и погоняют человека», – как сказал Эмерсон. Обстоятельства, которые нами созданы, превратились в силу, которая нами управляет. Техническая и бюрократическая система, которую мы построили, говорит нам, что следует делать, все за нас решает. Может быть, нам и не грозит опасность превратиться в рабов, но существует угроза превращения в роботов; традиционные человеческие ценности – целостность, индивидуальность, ответственность, разум, любовь – под угрозой. Бесконечное говорение об этих ценностях превращается в пустой ритуал.

Это движение к миру бессильных людей, направляемых властными машинами (как в Соединенных Штатах, так и в Советском Союзе), порожденное технологическими и демографическими факторами, а также растущей централизацией и бюрократизацией больших корпораций и правительств, достигнет точки невозврата, если мы продолжим гонку вооружений. Как бы ни была опасна существующая ситуация, мы все еще имеем шанс посадить человека в седло, добиться возрождения духовных ценностей великой гуманистической традиции. Если такого возрождения не произойдет, если мы не сумеем достичь радикального духовного воскресения, на котором основывается наша культура, мы утратим жизненную силу, необходимую для выживания, и угаснем, как угасли многие мощные цивилизации в истории. Настоящей угрозой нашему существованию является не коммунистическая идеология, даже не коммунистическая военная сила, а пустота наших верований, тот факт, что свобода, личность, вера стали пустыми формулами, что Бог превратился в идола, что наша жизненная сила иссякает, потому что мы хотим только все больше и больше того же самого. Представляется, что ненависть к коммунизму в конечном счете основывается на глубоком неверии в духовные ценности демократии. Поэтому вместо того чтобы любить то, за что мы стоим, мы ненавидим то, против чего выступаем. Если мы будем продолжать жить в страхе перед гибелью и планировать массовое уничтожение других, последний шанс на возрождение гуманистической духовной традиции будет утрачен.

Преимущества и опасности одностороннего разоружения

Если политика устрашения сопряжена с опасностями, то что же сторонники одностороннего разоружения рассматривают как преимущества и опасности собственной политики?

Наиболее вероятным результатом одностороннего разоружения является то, что оно предотвратит войну. Главной причиной, которая может толкнуть Советский Союз или Соединенные Штаты на атомную войну, служит постоянный страх перед нападением и уничтожением противником. Эта позиция хорошо показана Германом Каном, который вовсе не является сторонником одностороннего разоружения. Г. Кан пишет: «Помимо идеологических разногласий и самой проблемы безопасности, между Соединенными Штатами и Россией нет объективных противоречий, которые оправдывали бы риски и расходы, к которым мы вынуждаем друг друга. Главное, чего Советский Союз и Соединенные Штаты должны бояться, – это сам страх[24]». Если действительно главная причина войны кроется во взаимном страхе, то разоружение Советского Союза или Соединенных Штатов наверняка эту главную причину устранит, а значит, уничтожит и вероятность войны. Однако не существует ли других мотивов, кроме страха, которые могли бы подвигнуть Советский Союз на попытку завоевать мир? Одним таким мотивом мог бы быть экономический интерес в экспансии, который играл главную роль в начале войн XIX столетия, а также Первой и Второй мировых войн. Именно в этом мы видим различие между природой конфликтов 1914 и 1939 годов и современной ситуацией. Во время Первой мировой войны Германия угрожала английским рынкам и французским залежам угля и железной руды; в 1939 году Гитлер желал территориальных приобретений ради экономической экспансии. Сегодня ни Советский Союз, ни Соединенные Штаты не имеют жизненных экономических интересов в завоевании рынков и