– Смотри-ка, он очнулся, – с довольной ухмылкой обратился Юнь Чжоу к стоящему рядом Обретшему Мудрость. – Недаром говорят, что малиновое варенье – лучшее средство от нервного шока.

Я недоверчиво рассматривал человека, которого бамбуковый медведь называл Обретшим Мудрость, а в моей душе крепло подозрение, что я стал жертвой очередного розыгрыша. Этого мужчину я запросто мог бы принять за богатого плэйбоя или кинозвезду, стоящую за штурвалом собственной яхты где-нибудь в Карибском море. Он мог быть кем угодно, но только не патриархом древнего даосского клана.

– Вы действительно Великий Патриарх Шоу-Дао? – спросил я, не в силах оторвать взгляд от пальм, крокодилов и бойких девиц, щедро разбросанных художником по гавайской рубашке.

Вместо ответа охотник дико захохотал и, взвизгнув, взлетел вверх в головокружительном прыжке. Он несколько раз перевернулся в воздухе, сбил ногой два бумажных китайских фонарика, и, еще в полете превратившись в дряхлого старика, неуклюже шлепнулся на спину.

Охая и всхлипывая, старик попытался встать и разогнуться, но внезапно разыгравшийся радикулит мешал ему это сделать. Держась за поясницу, старик пополз к столу и ухватился за его край, пытаясь подняться. Белая неопрятная борода волочилась по полу. В лабиринтах морщин ютились маленькие слезящиеся глазки и шишковатый хлюпающий нос. Не в силах видеть его мучения, я хотел броситься на помощь старику, но Юнь Чжоу, прижав меня лапой к колену, не позволил мне осуществить свое намерение.

– Не мешай ему кривляться, он это обожает, – заявил бессердечный медведь.

– Кривляюсь? Я? – Старик выпрямился с оскорбленным видом.

– Теперь я больше похож на патриарха? – скрипучим голосом осведомился он. – Таким я тебе больше нравлюсь?

Просторная гавайская рубашка, болтающаяся на высохших костлявых плечах, выглядела неуместной, как тени от Л'Ореаль на выбеленном временем черепе.

– Обретший Мудрость – слишком длинное имя, к тому же оно вносит в общение определенный диссонанс, – сказал старик. – Ты можешь называть меня Шифу, что означает Учитель, а еще лучше – Ли. Так зовут всех Учителей моей линии.

– Уж лучше называть тебя Ши-чанг – дедушка, – хихикнул Юнь Чжоу.

– Вечно ты намекаешь на мой возраст, – окрысился на него старик и, стремительно закрутившись волчком, снова превратился в молодого смуглого красавца.

Понимая, что это неприлично, я все же не смог сдержаться и неожиданно брякнул:

– Простите, а сколько вам лет?

Обретший Мудрость ненадолго задумался. Прикинув что-то на пальцах, он ответил:

– Где-то за тысячу. Точнее не могу сказать. Боюсь, я не очень силен в арифметике.

Посмотрев на себя в зеркало, он восхищенно добавил:

– А ведь неплохо сохранился, клянусь Буддой.

Юнь Чжоу мягко погладил меня по голове.

– Не обращай на нас внимания, – сказал он. – Нам нравится веселиться, и иногда мы устраиваем подобные розыгрыши. Тебе еще повезло, что мы придерживаемся даосской традиции и соблюдаем в своих шутках хоть какую-то меру приличия.

Видел бы ты, что вытворяют живущие в Долине Бессмертных мастера дзен-буддизма. Бессмертные индуистские святые уж не знают, что и делать, чтобы избавиться от их розыгрышей. Проснувшись утром, они первым делом читают заклинания, чтобы никто из дзенских шутников не смог приблизится к их дому, только это не слишком помогает. Бессмертные дзен-буддисты сами мастера читать заклинания. Они и на земле проделывали невесть что, а здесь вообще перешли все границы. Знаешь, какую шутку отколол перед смертью великий дзенский мастер Дэн Иньфэн?

Я признался, что никогда не слышал об этом мастере.

– Тогда слушай, – сказал Юнь Чжоу. – Когда Дэн Иньфэн собрался умирать, он пришел к «Алмазному гроту» на горе Утайшань, и спросил находящихся там монахов:

– Я видел, как монахи умирают сидя и лежа, но умирал ли кто-нибудь стоя?

– Да, некоторые умирали стоя, – ответили ему.

– Ну а как насчет того, чтобы умереть вниз головой? – осведомился Дэн Иньфэн.

– О таком мы еще не слышали! – ответили ему.

Тогда Дэн встал на голову и умер. Его сестра – монахиня, находившаяся рядом, сказала:

– Когда ты был жив, ты все время пренебрегал правилами и обычаями, и вот теперь, даже будучи мертвым, нарушаешь общественный порядок!

А что устроил перед смертью его приятель Пухуа! Однажды Пухуа отправился на городской рынок за милостыней. Придя на рыночную площадь, он стал просить людей, чтобы они пожертвовали ему монашескую рясу, однако отказывался от любой одежды, которую давали ему люди. Узнав об этом, Линьцзи велел делопроизводителю монастыря купить гроб. Когда Пухуа вернулся с рынка, Линьцзи сказал ему:

– Я пожертвовал тебе вот эту одежду.

Пухуа взвалил на плечи гроб и ушел. После этого он стал ходить по рыночной площади, извещая всех:

– Линьцзи пожертвовал мне эту одежду, и теперь я отправляюсь к Восточным воротам умирать.

Люди, которые в это время находились на рынке, благоговейно следовали за ним, чтобы увидеть его кончину.

Но затем Пухуа заявил:

– Сегодня еще рано, я преставлюсь завтра у Южных ворот.

Три дня он морочил людям голову, пока они не перестали ему верить, и на четвертый день никто не пришел посмотреть на его смерть. Он в одиночестве вышел за городские ворота, сам залез в гроб и попросил случайного прохожего заколотить его гвоздями.

Но самое смешное в этих историях то, что ни Дэн Иньфэн, ни Пухуа на самом деле и не думали умирать. Сейчас они веселятся здесь, в долине Бессмертных, и иногда для разнообразия читают лекции на тему: «Антиэнтропийная направленность дзэнского смеха как признак безумной мудрости».

Дурацкие шуточки мастеров дзен-буддизма не вызвали у меня ожидаемого восхищения, возможно, потому, что я смотрел на них с позиции жертвы розыгрыша. В моей душе поднималась глухая обида на кривляющегося патриарха Шоу-Дао, но еще сильней я обиделся на Юнь Чжоу, которого считал своим лучшим другом. Мне и в голову не могло прийти, что он способен так бессердечно издеваться надо мной.

В ярости я вцепился в густой мех на колене панды и рванул изо всех сил. Клок шерсти, оставшийся в моих лапах, вполне мог бы послужить уютной подстилкой для самой привередливой мыши. Медведь взвизгнул и вскочил, скинув меня на пол. Размахивая лапами, я бросился на него.

– Предатель! – заорал я. – Изверг! Кровопийца! Значит, вы просто шутили! Я чуть не умер от горя, когда ты сделал себе харакири, а потом едва не свихнулся, ожидая, что с меня снимут шкуру. Мастера дзен с их идиотскими розыгрышами – дети по сравнению с тобой. Ты не даос, ты – садист.

Я хотел еще многое сказать, но тут пальцы Обретшего Мудрость железным обручем сжали мое туловище, я вознесся в воздух и оказался перед самым лицом Великого Патриарха. Наши взгляды встретились, и слова застряли у меня в глотке.