Я встал, с трудом передвигая ноги, будто налитые свинцом, и принес из машины хлеб и консервы.

– Храни вас Господь! – проговорила старуха, целуя мне руку и заливаясь слезами, и шепотом добавила: – Возвращайтесь, пожалуйста, с вашими друзьями и прогоните полицаев и злобных комендантов.

Как во сне, я брел по улицам к большому многоквартирному дому, в котором жила Инесса. Мои ноги подгибались, когда я вошел в подъезд, но я заставил себя подняться по лестнице. Инесса оказалась дома и сразу меня узнала.

– Итак, вы снова здесь. Ну и как обстоят ваши дела? – идя мне навстречу, спросила она по-немецки, который звучал уже значительно лучше.

– Об этом я хотел спросить вас, – ответил я более серьезным тоном, чем следовало.

Крупные слезы заструились по ее нарумяненным щекам.

– О Эрих! Жизнь такая трудная. Вы знаете: на моих руках моя мать и маленькая дочка… И я постоянно в страхе, что донесут в гестапо. Ведь мой муж – еврей. Как все это не похоже на наши былые мечты, как не похоже на то, что вы и ваши друзья говорили нам. А знаете ли вы, что жители дома до сих пор вспоминают всех вас? Первые, говорят они, были освободители, вторые – поработители, а третьи – палачи.

– Вы слишком сгущаете краски… – пробормотал я. – Война пока еще не закончилась…

– Она никогда не закончится, – тихо заметила Инесса. – Ваши городские коменданты, гестапо и службы, обеспечивающие трудовую повинность, просто вынуждают все больше и больше людей уходить в партизаны, даже тех, кто, рискуя жизнью, приветствовал вас, когда вы впервые пришли. Но теперь они же говорят: «Если нам суждено быть отправленными на принудительные работы, то пусть уж лучше это делают соотечественники, по крайней мере мы сможем с ними разговаривать на своем языке. И, кроме того, Сталин заверил, что после войны все будет по-другому».

– И вы в это верите?

– Нет, я лично не верю, – улыбнулась Инесса. – Но многие верят. Ведь русские готовы поверить в любую сказку… Они очень восприимчивы к пропаганде и забывчивы, как дети… Вы, немцы, могли бы все сделать по-своему. А если повернется иначе, то мне крышка. Ведь я танцую и пою в солдатском кабаре. Меня расстреляют, если те, другие, вернутся, а они непременно вернутся, – закончила она уныло.

– Не говорите глупостей, – перебил я Инессу. – Кавказ вот-вот падет.

– Очень может быть… а может, и нет… Но что это мы все время говорим о политике. Вы, наверное, голодны…

– Нет, постойте. Расскажите мне еще что-нибудь.

– Ах, оставьте, ради бога. Мне все это порядком надоело… Иди ко мне…

Инесса потянула меня к себе, но я не шелохнулся.

– Тебе не следует бояться, со мной ты в полной безопасности, – улыбнулась она сквозь слезы. – Твоя Инесса обязана посещать доктора через день, иначе не позволят петь в кабаре. – Внезапно она прижала ладони к лицу. – Боже мой! Чем мы провинились, чтобы заслужить такое? Сначала НКВД и смерть за каждым углом, а теперь это…

Я встал и тихонько удалился. Сказать мне было нечего. Внизу, во дворе, узнав меня, ко мне подбежала радостная дочка Инессы:

– Пан Эрих! Пан Эрих!

Я отдал ей весь свой дневной рацион и набил ее карманы рублями и марками.

– Напоминай иногда обо мне своей маме!

И снова я в Ростове, опять перешедшем в наши руки и сильно разрушенном после необычайно интенсивной бомбардировки немецкой авиацией. Поперек главной улицы над головой – ярко освещенный транспарант: «Солдаты, остерегайтесь смертельных азиатских венерических болезней!»

Затем я проследовал далее в дивизию СС «Викинг», которая как раз приготовилась форсировать Кубань. Меня распределили к истребителям танков.

И опять мы ехали мимо полей цветущего табака, подсолнухов и пшеницы. И я почувствовал громадное облегчение, когда через несколько часов оказался в самой гуще ожесточенного сражения.

Наш противотанковый батальон имел на вооружении почти исключительно русские 76,2-миллиметровые самоходные противотанковые пушки, громоздкие, как амбарные ворота: более 2,7 метра в высоту и почти столько же в ширину. Несмотря на свои внушительные размеры и солидный калибр, эти самоходки имели тонкую броню, и любой противотанковый снаряд пробивал их насквозь, словно нож кусок масла. Фактически мы были защищены только от огня стрелкового оружия, да и то не полностью. Первый номер – наводчик и второй номер – заряжающий были полностью открыты с тыла. По этой причине мы несли большие потери. (Автор не совсем точен. Это истребители танков на базе немецкого легкого танка PzKpfw II с использованием трофейной советской полевой 76,2-миллиметровой пушки Ф-22, называвшиеся «Pzsfl II für 7,62 cm Pak 36(r) Marder II (SdKfz 132)». Активно использовались в наступлении на Кавказ и Сталинград. – Ред.)

Через некоторое время мы достигли района Майкопа, и перед нами раскинулось село, занятое противником, который упорно оборонялся и не желал отступать. Не оставалось ничего другого, как поджечь соломенные крыши домов и таким путем буквально выкурить врага с его позиций. Через несколько мгновений после стрельбы зажигательными снарядами первые избы запылали. Немецкая пехота пошла в атаку. Мне было приказано выдвинуть свое орудие на центральную площадь села и прикрыть атакующих от возможного удара с юга. Но вблизи не было видно ни одного вражеского танка, и, как только подошла наша пехота, я сошел на дорогу. В этот момент из одного горящего дома выбежала старуха, седые космы свисали ей на лицо.

– Немец! – крикнула она, с трудом переводя дыхание. – Скажи мне, немец, Бог есть?

Я с удивлением взглянул на старуху, а потом кивнул:

– Да, да. Бог есть.

Старуха повернулась к группе молодых женщин и подростков и, торжествуя, громко заявила:

– Перед вами первый немец. Вы не верили моим словам, но вы должны поверить ему. Он говорит, что Бог есть… Бог существует, и Он позаботится о том, чтобы все снова было хорошо.

Взобравшись в самоходку, я занял свое командирское место, и мы, сопровождая пехоту, доехали до противоположного конца села.

Такова Россия. Их дома горят, на их глазах рушится мир, а старая женщина и не думает спасать себя или свои пожитки, для нее Бог важнее всего; Бог и Божья благодать.

Как можно править этим народом, руководствуясь нормальными и рациональными программами? Разве что методами большевиков, общественную систему которых мы вознамерились уничтожить. (Интересно сравнить слова этих несчастных людей с реакцией немцев на то, как рушился их мир под ударами с Востока и Запада – в последнем случае чудовищными ударами с воздуха, которые можно назвать геноцидом (Дрезден, Гамбург и др.). – Ред.)

Миновав Майкоп, наша дивизия поднялась в горы, нависая над Туапсе и выполняя роль прикрытия. На самом деле наше пребывание в этих местах больше напоминало отдых на природе. В здешних горных лесах Северного Кавказа царил блаженный покой. Красные, оттесненные на склоны высоких гор, где они испытывали лишения, были не в состоянии как-то влиять на наши передвижения по местности, тем более им мешать. (Чувствуется, что автор находился позади наступавших немецких войск. Бои на Западном Кавказе в районе Туапсе отличались большим ожесточением. Наступление немцев велось здесь с 25 сентября до 23 ноября и провалилось, а 26 ноября – 17 декабря советские войска отбросили немцев на самых угрожаемых участках, после чего ситуация стабилизировалась вплоть до отступления немцев в январе 1943 г. – Ред.)