Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Господи, Пашенька!
Тамара выскочила откуда-то из кустов, обняла сына, прижала к себе. Тот схватился за ее руку, как утопающий.
– Мам, клянусь, я ничего не сделал! Она на меня просто так бросилась!
– Правда, без всякого повода, – подтвердила бледная Женька.
Тишка обвела всех безумными глазами. Взгляд остановился на Пашке, и Тамара непроизвольно вскинула руку, словно защищая сына.
– Ты убил моего кота, – хрипло сказала Тишка. Жутковатый контраст между детским личиком и бешенством, звучащим в ее голосе, заставил взрослых переглянуться.
– Что?
– Ты убил моего кота!
– Какого еще кота?! – завопил Пашка. – Люди, да она психованная!
Тишка сделала шаг к нему, и Юра схватил ее за плечо.
– Янина, что здесь…
– Ой. Кто-то снова подрался?
Юра осекся при виде Вероники, вышедшей на поляну со своим обычным отрешенным видом. На руках ее угнездился маленький черный котенок, которого девочка рассеянно гладила по спине.
– Дымчик, – прошептала Тишка.
Котенок крутил головой, живой и невредимый, и таращился желтыми глазами.
Но кто же тогда был на липе?
Осуждающее молчание стало физически ощутимым. Невинно пострадавший от рук бешеной дикарки Пашка сидел, уткнувшись в мать. Жертва, несчастный парень, затравленный мелкими неудачниками – ею и Леликом.
– Ни разу сдачи не дал, – прошелестела тетя Люда. – Пальцем не тронул. Джентльмен!
Если бы Тишка могла, она бы рассмеялась. Но в голове ее царил хаос. Она не в силах была осознать, что произошло. Пашка убил другого котенка? Но черный был в поселке лишь один…
Девочка обвела непонимающим взглядом Женьку, Пашку, тетю Люду, Тамару, прижимавшую к себе сына, и задержалась на Лелике.
«У меня мышь пропала. Бойцовская, любимая».
Вспышка сверкнула перед Тишкой и озарила безжалостным светом ее любовно выстроенное гнездо, над которым болталась игрушка – черно-серая королевская мышь, украденная у Лелика.
Если бы она забралась в гнездо, то увидела бы, что это не котенок.
Но она не забралась. Пашка точно все рассчитал.
И речь подготовил правильную, которая должна была убедить ее, что он расправился со зверьком.
Тишка вскинула голову и увидела мать, бегущую к ним от дома.
С беспощадной ясностью она поняла, что ей никто не поверит. Можно привести взрослых к ее гнезду, но Тишка знала, что мыши там не будет. Кому раскрыл Пашка тайну ее укрытия? Кто бы ни был этот человек, он вскарабкался на дерево, снял мышь и исчез. Никаких следов Пашкиного замысла не осталось.
– А вот это, братцы мои, уже чересчур!
Прохор возвышался над Тишкой, гневно сдвинув брови: Саваоф, карающий сошедшее с ума человечество.
– Ты зачем Пашу обидела?
Тишка разлепила губы. Она больше никогда и никому не станет врать в этом доме. К черту деда. К черту их всех, взрослых лжецов!
– Потому что он мразь, – отчетливо сказала она в тишине.
– Мы уезжаем завтра утром, – сухо сообщила мать. – Ты довольна?
Если бы она попыталась расспросить Тишку, девочка все бы рассказала. Но Татьяна слишком устала. Больше месяца кроличьих танцев перед пастухом закончились ничем, потому что у ее дочери сдали нервы. Она не хотела слышать никаких объяснений. Несправедливая, иррациональная обида разбухала в ней, и Татьяне стоило больших трудов удержать ее внутри.
«Я старалась ради нее. А она!»
Тишка спустилась на первый этаж, ведя рукой по нагревшимся перилам. Дом – хороший. Ей будет его не хватать.
Внизу никого не было. Взрослые к вечеру решили жарить шашлык в саду. Все они стали обращаться друг с другом подчеркнуто доброжелательно, словно пытаясь загладить впечатление от ее дикой выходки, но все это отдавало фальшью.
Тишка прошла столовую с насупившимся буфетом, миновала горку, в которой сочувственно поблескивали бокалы. Библиотека с длинными книжными шкафами – темная, уютная, как домик под столом, сделанный из одеяла. Гостиная, где со стены взирает огромный портрет Прохора: пронзительный взгляд, раскрытая книга под грубой ладонью.
Вокруг все заставлено подарками, которые преподносили великому писателю. Статуэтки, кубки, вазы… Самая волшебная, малахитовая, зеленеет на столе. В ней никогда не бывает цветов – наверное, не найти достойных такой красоты. В зеркале над искусственным камином темнеет ее отражение.
На Тишку снова накатила слабость, и она ухватилась за край стола. Эти приступы, во время которых ее бросало в холодный пот, стали повторяться почти каждый час.
И живот опять ноет. Надо попросить у мамы таблетку…
– Выгнали тебя?
Тишка вздрогнула.
Пашка стоял в дверях. За ним сгущался сумрак коридора.
– Пошел вон, – хрипло сказала она. – Иначе опять врежу.
– Да ты уж свое отвоевала, – рассмеялся Пашка.
Один глаз у него заплыл, на щеке остались царапины. Но выглядел он победителем.
– Как же ты мне надоела. Все вы.
– И дед? – не держалась Тишка.
– При чем здесь он? Вы, малолетки. Сытые…!
Он произнес такое слово, что Тишку передернуло – не столько от ругательства, сколько от ненависти в его голосе.
– Дед тебя не выберет! – прошипела она.
Пашка внезапно рассмеялся.
– Да и пускай! Что бы ты понимала, дура. Здесь совсем другая игра идет! И ставки в ней выше. Ты хоть знаешь, что такое ставки?
Тишка промолчала, с ненавистью глядя на парня. Ей было худо, почти так же худо, как в доме Изольды. Стены то и дело шли волнами, перед глазами сгущалась пелена. Надо было уйти, но при мысли о том, что придется протискиваться мимо Пашки, как будто она бежит с поля боя, внутри все бунтовало.
– Противная ты, – задумчиво сказал Пашка. – И везде лезешь! Кто тебя просил про птицу рассказывать?
– Ты ее убил!
– Ну и что? Хотел как лучше.
«Прохору эту лапшу вешай на уши», – собиралась сказать Тишка, но к горлу из желудка поднялся ком.
– Я про тебя все знаю, – выдавила она, преодолев тошноту. – И Лелик знает.
– Тебя завтра уже здесь не будет. Ту-ту! Наденут на тебя смирительную рубашку и повезут в белой карете.
– Чего?
– Ты же психическая. Тебя надо подальше от людей держать. Твоя мамашка тебя в психушке закроет, ты в курсе?
– Что ты врешь!
Но страшное подозрение вдруг кольнуло в сердце: а если правда?