— Не смотри туда, — прошипел Александр. — Они хотят, чтобы мы рыдали на глазах у целого Рима.

Я закусила губу и ощутила привкус крови. Юба указал нам на позолоченные престолы рядом с изображением покойной матери.

— Сидите смирно. Даже не думайте попытаться бежать.

Сверкнув глазами, я промолчала, но он продолжал, как если бы у меня вырвалось «а иначе?».

— Сегодня город кишит солдатами. Любой из них будет счастлив похвастаться, что своими руками прикончил одного из потомков Марка Антония.

Я покорно заняла свое место. Главное — не вспоминать о Хармион. Бедняжка не выносила шума и многолюдных торжеств. Эта картина разбила бы ее сердце. Внизу, под нами, застыли мужчины, каждый из которых символизировал египетский город, захваченный Октавианом, или же реку, пересеченную римскими легионерами, вплоть до Евфрата и Рейна. Пожалуй, более всего Хармион опечалилась бы при виде скованных цепями женщин, совершенно нагих, если не считать табличек с названиями покоренных племен, висевших у них на груди.

Александр, как и я, обвел ужасную сцену глазами, потом повернулся ко мне и шепнул:

— После триумфа еще никого не оставляли в живых.

— Нас ведь пустили в дом Октавии. Нам дали комнату. Для чего?

— Чтобы мы не взбунтовались.

Я посмотрела ему в лицо.

— Что же делать?

Брат немного приподнял передник. Увидев сверкнувший клинок, я воскликнула:

— Как тебе…

— Ш-ш-ш. Это вещь Марцелла. Я сказал, что надо разрезать веревки на сундуках. Он дал мне свой нож, а потом забыл попросить обратно. Может, нас и казнят, но дешево мы не дадимся.

И тут начался триумф. Толпы солдат и простых горожан слились у меня перед глазами. Впереди на запряженной четырьмя белыми жеребцами колеснице ехал Октавиан с женой и сестрой. Все трое в лавровых венках, но только Цезарь накрасил лицо киноварью, чтобы сильнее походить на Юпитера — отца всех богов и повелителя правосудия, — и оно превратилось в темно-красную маску, искаженную самодовольной ухмылкой. Интересно, мелькнуло у меня в голове, какую роль он будет играть, когда процессия достигнет цели? Может быть, перевоплотится в палача?

Людской поток ревел, как река, но я ничего не слышала, кроме шума крови в ушах. Триумфальное шествие миновало храм Юлия Божественного, где из носов кораблей, захваченных Октавианом при Акции, возвели трибуну для речей. С верхушек портиков ниспадали длинные багровые полотнища. Во дворе, где играли ребятишки, кто-то установил статую египетского божества смерти, под песьей головой которого белела табличка с надписью: «Анубис дотявкался». Всюду висели объявления о пропавших или же пойманных рабах. Охотники за беглецами, фугитиварии, как они себя называли, явно решили воспользоваться случаем, чтобы расхвалить перед горожанами свои услуги. Должно быть, немало рабов пыталось вырваться на свободу в суматошные праздничные дни, подобные этому. Покосившись на цепи у себя на руках, я и сама подумала о побеге. Но рядом с Октавианом ехал Юба и напряженно всматривался в толпу соколиными черными глазами — воплощенное внимание и ожидание.

Я обернулась: за нами на плотах поменьше плыли сокровища из мавзолея. В открытых сундуках блестело золото и серебро. Солнечные лучи так и играли на драгоценных винных чашах; одну из них очень любил отец, пока был жив. Вот наши платформы, окруженные пьяными ликующими зеваками, со скрежетом двинулись вверх по склону Капитолийского холма. Сенаторы пытались отталкивать зрителей, солдаты грозно потрясали щитами, но никому не хотелось пролить хоть каплю римской крови в такой торжественный день. Все хором кричали: «Io triumfe!»[13].

У храма Юпитера шествие остановилось, и я впервые увидела Марцелла с Тиберием. Оба спешились, и племянник Цезаря направился в нашу сторону. Я бросила взгляд на брата. Тот потянулся за ножом.

— Только не он, он никогда не причинит нам зла, — вырвалось у меня.

— Этот парень исполнит любое слово Октавиана.

Приблизившись, Марцелл посмотрел на нас — и вдруг побагровел.

— Что это? — крикнул он. — Кто-нибудь, сейчас же снимите цепи!

Откуда-то появился уже знакомый нам пожилой человек из Сената с ключом в руках.

— Живее! — поторопил его Марцелл. А когда мы свободно спустились к нему, сочувственно покачал головой. — Все позади.

Александр собрался с духом и спросил:

— Что теперь твой дядя с нами сделает?

— Когда?

— Сегодня.

— Ну, почетные места на пиру вам уже вряд ли достанутся, если ты об этом. Наверное, Агриппа…

— Нас не казнят? — воскликнула я.

Марцелл отшатнулся.

— Конечно же нет!

Мы мрачно молчали.

— Так вот что было у вас на уме…

Никто из нас не ответил, и он поклялся:

— Мать никогда бы этого не допустила. Вы для нее теперь словно родные дети.

— А как же Антилл? — напомнил Александр. — Его зарезали в Александрии, у подножия статуи Цезаря.

Марцелл печально кивнул. Он лучше нас был знаком с нашим сводным братом, поскольку рос вместе с ним в то время, пока Октавия оставалась женой Марка Антония.

— Это другое дело. Вы еще слишком юны, чтобы представлять угрозу.

— А когда нам исполнится по пятнадцать лет? — продолжал напирать мой брат.

— Вам устроят удачные браки. А до тех пор будете мучиться в школе вместе с нами. — Послышался рев рогов, и он встрепенулся. — Скорее!

Люди, собравшиеся в храме Юпитера, при виде племянника Цезаря почтительно уступали дорогу. Пробираясь между потеющими сенаторами, я вдруг услышала:

— Это вам, Селена!

Какой-то старец выбросил руку вперед. У него на поясе красовался неприметный для других тет, священный узел Исиды. Вокруг было слишком людно, никто не глядел в нашу сторону, и я проворно схватила протянутый мне клочок папируса.

— Тысяча благословений, — промолвил он вслед.

Уже возле алтаря я сделала вид, будто поправляю брошь на плече, и подколола записку под лямкой, так чтобы никто ее не увидел. Интересно, что там? Предложение мятежа, побега, свободы от Рима? В груди бешено заколотилось сердце. Подняв глаза, я поймала на себе пристальный взгляд Юбы.

Перед торжественным пиром нам дали время на подготовку, но я так и не рассказала брату о тайной записке, а вместо этого осторожно спрятала ее между рисунками, предоставив Галлии разложить на кушетке новую тунику и аккуратно расчесать мой парик. А затем преспокойно прошла с альбомом в купальню и прочитала:

В храме Иcиды всегда есть надежда. Египет потерян лишь до тех пор, покуда Луна и Солнце томятся в плену. Пусть явится Солнце, и мы подготовим новый восход Луны.