– Я, конечно, извиняюсь за беспокойство, но мой потолок мокрый! В ванной… Прямо вот такие пятна… Вот такие!..

– Я ничего не проливала! – отрезала Лукошкина, глядя на меня почти воинственно.

– Извините, а можно я сама посмотрю, так сказать, удостоверюсь… Потому как, если вода не у вас, так я в другую квартиру пойду.

– Да идите, глядите!..

Лукошкина демонстративно толкнула дверь, и я шагнула в ее полутемную прихожую, потому что она даже не удосужилась включить свет. Проходя в ванную через коридор, я как бы случайно бросила взгляд в комнату, где на полу был разложен полуфабрикат лоскутного одеяла. Рядом лежала сантиметровая лента, разноцветные нитки и целый ворох пестрых лоскутков.

– Ой! – вскрикнула я радостно и даже всплеснула руками. – А вы никак лоскутное одеяло сами делаете?! Моя бабушка в деревне тоже всегда сама делала такие одеяла. И даже занавесочки на окнах тоже из лоскутков шила. Так было оригинально!..

Лукошкина прямо-таки переменилась в лице. Глазки ее тут же забегали, как тогда на фабрике, туда-сюда. Она подскочила к двери в комнату и запоздало закрыла с треском.

– Идите сюда, ванная у меня тут, – потянула она меня за рукав халата.

– А вы, наверное, на швейной фабрике работаете, да? – радостно спросила я.

– С ч-чего вы взяли? – заикаясь, спросила перепуганная «мастерица».

Мне даже показалось, что она побледнела.

– Так вон у вас лоскутков сколько! Откуда еще можно их натаскать, как не с фабрики?..

– Вы вот что, гражданка, – сердито сказала Анна Ивановна, оттесняя меня своим мощным торсом в ванную, – вы, кажется, хотели посмотреть, не пролила ли я воду? Так смотрите себе и идите на… с богом!

Пришлось пройти в ванную комнату Лукошкиной и осмотреть там пол, который был, разумеется, совершенно сухим.

– Странно, – сказала я, подталкиваемая большим животом хозяйки к выходу, – а у меня почти весь потолок мокрый… Прямо вот такие пятна…

– Убедились? – победно уперла хозяйка руки в бока, совсем как тогда на фабрике.

– Но как же так?.. – растерянно бормотала я.

– Не знаю, как! – грозно рявкнула Анна Ивановна и практически вытолкала меня за порог.

Едва дверь с оглушающим железным грохотом захлопнулась за моей спиной, как я быстро сбежала по лестнице вниз, вышла из подъезда и села в свою машину. Я завела мою любимую «девяточку» и прямо так – в бигуди, халате и тапочках, поехала домой…

Курица в микроволновке даже не успела остыть. Я положила ее на большую тарелку и вооружилась ножом. Так что мы только что выяснили, Татьяна Александровна? Кажется, я поняла, почему у Анны Ивановны глаза бегали из стороны в сторону. Совесть ее, разумеется, была нечиста, но пропажа женщин, ее сотрудниц, здесь абсолютно ни при чем. Просто наша мадам Лукошкина тащит с родного предприятия обрезки ткани, чтобы шить дома лоскутные одеяла, да и нитки, похоже, попутно прихватывает. Иначе с чего бы она так испугалась, когда я увидела это добро в ее квартире?

Но если Анна Ивановна здесь ни при чем, то это значит, что ее можно смело исключить из списка подозреваемых. И тогда что у нас остается на данный конкретный момент? Только ателье. Вот им, родимым, и будем заниматься!

* * *

Мельников позвонил утром, едва я успела принять душ и выйти из ванной, обмотанная полотенцем:

– «Ты вчерась просил ковер – ну дак я его припер…»

– «Все согласно договору – и рисунок, и колер»? – подхватила я.

– А ты, мать, смотрю, тоже на досуге Филатова почитываешь? – удивился Андрюша.

– А чем мы, частные сыщики, хуже вас, господ оперов? – усмехнулась я.

– Ну-ну! Эрудитка, значит? А я тебе сведения припер… в смысле добыл, насчет твоего ателье, этого самого «Елеганта»…

– Ой, спасибо тебе, Андрюшенька! Вот удружил так удружил!

– Слушай, мать, а ты не зря прицепилась к этому ателье?

– Кто знает, Андрюша! Я вон уже пыталась разрабатывать фабрику и сестру Аллы, и даже к мастеру Лукошкиной вчера на квартиру ездила.

– Да? И что Лукошкина? Прячет всех трех швей в самой дальней комнате и заставляет работать на себя?

– Да если бы так! Нет, она оказалась всего-навсего мелкой воришкой: тащит лоскуты материи и нитки с фабрики. Потому и глазки у нее бегали. Все оказалось напрасным… Впрочем, не совсем: с уменьшением количества подозреваемых растет вероятность обнаружения настоящего преступника.

– Понятненько! Ну что ж, тогда слушай… Значит, так: за последние полгода количество сотрудников в ателье резко сократилось, это по сведениям налоговой. «Новая метла» вымела трех швей, одну закройщицу-приемщицу и бухгалтера. Итого – пять человек. Теперь там работают: директор, она же закройщик, она же швея, она же бухгалтер…

– Никак это наша Капитолина? Многопрофильная многостаночница, на все руки дока! Интересно! Кто еще?

– Кроме вот этой Седельниковой есть еще одна закройщица-приемщица-швея…

– Так, это Полина Ефимовна, знаю такую.

– …и одна единица просто швеи. Ну и уборщица. Итого – четыре.

– Значит, мастеров всего три… Да, что-то уж очень резко, я бы сказала, для такого небольшого учреждения. Как все там сократилось, просто сжалось до точки! А доход?

– И доход тоже стал меньше. Так что новая хозяйка просто, можно сказать, терпит убытки, бедняжка!

– А по количеству выставленной в зале на продажу одежды этого не скажешь. К тому же мадемуазель Седельникова ходит обедать в довольно дорогое кафе… Да, дела… А ты, Андрюша, не догадался добыть адресок уволенного бухгалтера?

– Ты будешь очень удивлена, мать, но как раз догадался!

– Андрюша! Что, серьезно?! Да ты умница! Ты даже больше, чем умница, ты – гений!

– Да ладно тебе, – смутился Мельников, – ты меня в краску вгоняешь.

– Диктуй адресок.

– Ореховая, девятнадцать.

– А квартира?

– Там нет квартиры, это частный дом в зеленой зоне.

– Ну и чудненько! И как звать-величать нашего бывшего бухгалтера?

– Кладченко Ольга Олеговна.

– Ну, Андрюша, спасибо тебе, родной. Что бы я без тебя делала?!

Я положила трубку и отправилась на кухню готовить кофе и бутерброды. В голове роилась информация, только что полученная от моего друга. Вон оно, значит, как! «Новая метла» вымела практически всех прежних работников, кто был при Элеоноре. Почему?

Я налила в турку воды и достала с полки банку с кофе.

Ну, во-первых, она могла это сделать, как я уже отмечала, по экономическим соображениям: если официальных работников меньше, то, стало быть, и налогов платить надо меньше. Это раз. А что – два? А два – это, скорее всего, то, что Капитолина таким образом просто могла избавиться от кого-то. Что там говорила Лариса с фабрики?