был у Отакара — не исключено, что мы отыщем его именно под Приморском.

— Да, такое вполне может быть, — согласился я, стараясь успокоить бешено колотившееся сердце.

Ай, да Валентин Иванович! Он сумел сопоставить те же факты, которые в своё время сопоставил я. И пришёл к верному выводу.

— Вы сможете встретить меня на вокзале и проводить к раскопу? Поезд прибудет в половину третьего.

— Конечно, — ответил я.

— Вот и замечательно! — обрадовался Валентин Иванович. — Я выезжаю через два часа, а надо ещё собраться. До встречи на вокзале, Александр!

Чёрт, вот это я влип!

Я растерянно посмотрел на трубку телефона, из которой доносились короткие гудки, и осторожно положил её на рычаг аппарата.

Валентин Иванович интересуется медальоном древних пруссов. Он не просто знает о его существовании, а проделал большую работу и вычислил, где должен находиться медальон.

Зачем?

Я вышел в холл общежития, сел на стул и попытался собраться с мыслями.

Вспомнил, сколько часов мне пришлось провести в архивах. Сколько материалов прочитать, чтобы отследить путь медальона от одного вождя к другому. В прошлой жизни это заняло несколько месяцев, а ведь у меня был компьютер и доступ в интернет.

Валентин Иванович прилетел в Балтийск, как только узнал, что мы нашли сундук со старыми немецкими документами. Он сразу же заинтересовался моей версией о местонахождении священной рощи пруссов. И документ Ганзейского союза пропал именно в этот момент.

Валентин Иванович был самым крупным специалистом по истории Ганзы. А в прошлой жизни именно бандиты с татуировкой в виде ганзейского герба пытались отобрать у меня медальон и убили меня.

Чёрт, чёрт, чёрт!

Никакой другой версии не может быть. Валентин Иванович работает на секретное общество, которое каким-то образом связано с древним Ганзейским союзом. И этому обществу очень нужен медальон древних прусских вождей.

Зачем?

Какую ценность представляет этот небрежно обработанный слиток янтаря в виде солнца?

— Гореликов! — услышал я и, вздрогнув, поднял голову.

В дверях холла, уперев руки в бока, стояла Женька и удивлённо смотрела на меня.

— Ты чего завтракать не идёшь? Что-то случилось? Опять эта твоя Света звонила?

Утренний солнечный свет наискось падал из окна. Женькины рыжие кудряшки в этом свете отливали золотом и ярко начищенной медью.

— Всё в порядке, — невпопад ответил я, поднимаясь со стула. — Сейчас иду.

Все уже сидели за столами и дружно стучали ложками, весело переговариваясь. Я подошёл с подносом к раздаточному окну и получил миску дымящейся пшённой каши, два кусочка хлеба с золотистым кубиком сливочного масла, стакан горячего чая и витую булочку с маком.

— Иди сюда!

Женька махнула мне рукой из-за столика, который стоял возле окна. Она уже съела кашу и сейчас пила чай. Нетронутая булочка лежала перед ней на салфетке.

Я положил в кашу половину масла, а другую половину тонко намазал ложкой на хлеб.

— Будешь? — спросила меня Женька, пододвигая мне булочку.

— А ты? — удивился я.

— Мучное с утра вредно для фигуры.

— Значит, мою фигуру ты не бережёшь? — автоматически пошутил я.

— Нисколько, — невозмутимо согласилась Женька. — Давай рассказывай, что случилось. На тебе лица нет.

— Валентин Иванович сегодня приезжает в Новгород, — ответил я. — Просил встретить его с поезда в половине третьего.

— А кто это?

— Наш декан.

— Декан сам звонил тебе и просил его встретить? — удивилась Женька. — Ничего себе!

— А что в этом такого? Он хочет, чтобы я проводил его прямо к раскопу.

— Ты ненормальный? Да если б он позвонил в наш музей — за ним бы прислали машину и отвезли прямо, куда надо.

— Действительно, — растерянно согласился я.

— Гореликов, не тупи, — авторитетно заявила Женька. — Этот Валентин Иванович очень хочет с тобой подружиться. Видимо, ты и впрямь открыл что-то важное.

— А ты сомневалась?

— Конечно! Мальчишки всегда привирают, чтобы покрасоваться перед девушками.

— Я не такой!

— Такой, такой, — успокоила меня Женька.

А похоже, Валентину Ивановичу и впрямь что-то от меня нужно. От этой мысли по спине снова побежали ледяные мурашки.

— Ты булку-то ешь, — не отставала Женька.

— Знаешь, что, — сказал я. — Давай угостим того старика — сторожа собора.

Я завернул булочки в салфетку, залпом допил остывший чай и поднялся со стула.

— Идём? — спросила Женька.

— Ты иди, — ответил я, — а я догоню. Кое-что забыл.

Я отнёс поднос на кухню и поднялся в свою комнату. Вытащил медальон из укромного местечка за кроватью и задумчиво повертел в руках.

Слиток янтаря в виде солнца. Семь расходящихся лучей, один из них обломан. В основании другого луча просверлена дырочка, в которую я продел кожаный ремешок.

Что же такого важного в этом медальоне, что за ним охотится целая таинственная организация? Шпионская сеть, к которой причастны немцы, притворявшиеся туристами, татуированные бандиты из будущего и наш декан Валентин Иванович?

Несомненно, медальон имеет историческую ценность. Но в мире множество артефактов с богатой историей. Никто за ними не охотится, лежат себе спокойно в музеях на радость учёным и туристам.

Может быть, это какой-то ключ? Но ключ к чему? К замочной скважине, или к шифру?

Или медальон в виде солнца — это какой-нибудь сакральный символ? Священная реликвия?

Я вспомнил Анненербе — секретную организацию Третьего Рейха, которая изучала оккультные предметы и символы. Эта организация всерьёз занималась магией, мистикой и прочими подобными штуками.

И здесь тоже замешаны немцы! Бред какой-то!

Я повесил медальон на шею и сунул его под рубашку.

— Когда поезд? — спросила Женька, с аппетитом откусывая мороженое. — Умм, вкусно!

Конечно, вкусно! Советское мороженое — это не та химозная дрянь, которую станут производить после перестройки. Это мороженое сделано из настоящего молока и настоящего сахара.

— Через десять минут, — ответил я, взглянув на часы, и тоже откусил от брикета, зажатого между хрустящими вафельными пластинками.

Мы стояли на широком перроне в тени большой липы. Не знаю, зачем я уговорил Женьку пойти со мной встречать Валентина Ивановича. Наверное, так мне было спокойнее.

Где-то вдалеке завыла сирена.

— Смотри, зелёный загорелся, — сказала Женька.

— Ага, — подтвердил я, вглядываясь в конец перрона.

Так, на высокой мачте железнодорожного светофора и впрямь загорелся зелёный фонарь, едва видимый в солнечном свете.

Сирена завыла ближе. Вдруг из за угла вокзала прямо на широкий перрон выехала машина «Скорой помощи».

Сирена пронзительно закричала, распугивая немногочисленных встречающих. Белая машина с красными крестами на дверцах медленно катила вдоль перрона.

Из служебного входа вокзала выбежал мужчина в форме железнодорожника. Он замахал руками, показывая водителю «Скорой», где остановиться.

— Что это? — удивилась Женька, облизывая сладкие липкие пальцы.

Я пожал плечами.

— Не знаю. Наверное, кому-то в поезде стало плохо.

Машина остановилась в