подряд звонили на станцию Хасав-Юрт, прося прислать военную защиту, т. к. какие-то подозрительные группы чеченцев спускаются на своих двуколках с гор и располагаются вблизи станции. Оттуда ответили, что они уже вызывали недавно бронепоезд, а была фальшивая тревога. Когда с Хасав-Юрта звонили на разъезд, что наш пассажирский поезд должен отправляться, то с разъезда ответа не последовало, и поезд все же пустили. Дежурный по станции, телеграфист и еще трое служаших в это время лежали связанными. Когда наш поезд подходил и должен был без остановки следовать дальше, то не было сигнала, что путь свободен, и дежурный не встретил, как должно было быть. Машинист остановил поезд. Немедленно на паровоз вскочили чеченцы, связали машиниста и кочегара и стали ломать багажный вагон, но он был бронированный, и это им не удалось. И вот те три часа, что мы стояли, они, начиная с первого до нашего последнего вагона, грабили поезд. Не убили никого. Когда они быстро стали уезжать, нагрузив до предела двуколки, то выскочившие из вагонов пассажиры и кондуктора развязали связанных, и поезд мог двинуться на Гудермес. Догнать их было бы невозможно. Лошаденки совсем маленькие, вроде ослов, два колеса в диаметре не меньше сажени, посредине вроде ящика, и быстрота необычайная. В Гудермесе встречал меня мой знакомый и провел к себе. Андрюша был сильно перепуган, и я не меньше, и не хотела ехать уже в Москву, а вернуться домой, но он меня уговорил переломить себя, иначе страх останется навсегда. Дал мне свою теплую куртку, и через несколько часов мы поехали. Поездка туда и обратно прошла благополучно.

25. Подвиг подростка

В течение Января и Февраля особенного ничего не случилось. Пасха была в 1924 г. очень ранняя. Муж лежал больной. Погода в Пасхальную ночь ужасная. Шел мокрый снег при сильНОм ветре, но как не пойти К заутрене, да и освятить надо сделанный, несмотря на крайнюю трудность, куличик. Старшей дочери тоже нездоровилось, младших из-за погоды я не, взяла и пошла одна. Очень хороший был старый священник О. Николай. Церкви не во всех городах, но еще существовали и не «Живой» Церкви, а так называемыя Тихоновские. Когда стали выносить хоругви, то вдруг со всех сторон налетели ряженые комсомольцы в звериных страшных масках с рогами, и хуже, еще чем в звериных, с воем, визгом, лаем они окружили крестный ход, стараясь заглушить пение. Священникъки на минуту не поколебался, и как всегда все было исполнено как полагалось. Когда запели у у дверей храма «Христос Воскресе», то дикий рев, вой, хохот и кощунства дошли до ужаса. В храм они не вошли, но дожидались в ограде, и когда молящиеся стали выходить, они вырывали из рук узелки с куличами, пасхами и крашеными яйцами, бросали в грязь и топтали ногами. И так было во всех городах в эти годы. Ранней весной в Дербенте начинается «путина», т. е. массовая ловля рыбы. У нас в то время опять нечего было есть. Почти перестали давать и на железной дороге хлеб. У мужа воспаление легких. Что-то надо было придумать. Мне посоветовали пойти за четыре версты на рыбные промыслы, т. к. там можно как-то безплатно достать рыбы. Я пошла с двумя младшими. Погода прекрасная. На берегу очень длинные, низкие, вроде амбаров, постройки, под ними глубокие, во всю длину и ширину, цементные ямы. Тут же на берегу два привода, но не конских, а движимые полуголыми персами, человек по двадцать у каждого привода. Они вертели их, ходя кругом, и накручивали на них крылья сети. Из этих сетчатых крыльев, длиной в сто и больше сажень, выскакивали на песок большия Каспийские сельди и иногда очень крупные бычки. На них набрасывались дожидавшиеся еврей и еврейки, иногда вырывая с дракой друг у друга, собирали их в мешки. Этим многие сушествовали, как и мне привел Господь кормиться ими с мужем и детьми целый месяц, продавая на базаре. Кроме того, что мы кормились ими, у меня еще немножко и денегь бывало. Старший надзиратель, русский, приказывал гнать евреев, т. к. они мешали работе, и персы, не стесняясь, били их палками. Они отойдуть немного и опять надвинутся, и подбирают. Наконец, это им было воспрещено под угрозой ареста. Надзиратель подошел ко мне и спросил: «Что Вас, интеллигентную даму, заставляеть делать такую работу, нести четыре версты мокрую рыбу на спине?» Я ответила: «Крайняя нужда и невозможность устроиться на работу». Он сказал: «Можете приходить каждое утро и никто Вас не тронет». Это был еще только 1924-ый год. Рыбу, которая выскакивала на песок, не брали в засол, т. к. ее нужно было бы споласкивать и терять время, а по сравнению с тем количеством рыбы, которую подтягивали к берегу в так называемых мешках (середина сети), это было ничтожно. Хороший улов доходил до 4000 п. и больше. Когда крылья были накручены на приводы и мешок почти у берега, то к нему подъезжали по переброшенным мосткам целой цепью тачки. Большими саками выбирали с лодок рыбу, складывали в тачки, подвозили к амбарам, выбирали осетров, карпов и другую крупную рыбу, а сельдей живыми сваливали в ямы, где стояло двое людей, и засыпали их солью.

Каждое утро я ходила с детьми, не боясь, что меня тоже будут бить палками. Детям я давала нести по силам, всего по несколько фунтов, а сама несла за спиной иногда не меньше пуд

Приносили домой, отбирали на еду на один день, а остальное несла на базар, где один продавец брал у меня остальную рыбу за ничтожную цену. Все шло хорошо, но я из-за этого едва не лишилась жизни. Думаю, что это было причиной моего заболевания тяжелой малярией, и я пролежала в больнице от 5-го Апреля до 5-го Декабря. Был сильный дождь детей я оставила дома, а самой нельзя было не идти т. к. на другой день совсем нечего было бы есть. Шла под дождем туда четыре версты и обратно, на спине мешок с мокрыми селедками. Я насквозь промокла и, придя домой, долго тряслась и не могла согреться Один раз, когда я возвращалась домой, шла дорогой, с обеих сторон окруженной фруктовыми садами, и восхищалась цветущими деревьями персиков и миндаля, и все таким казалось весенним молодым, радостным. Но меня смутило одно обстоятельство, и все настроение сразу перешло в уму не постижимую тревогу, было что-то неизвестное таинственное в этой чудной природе. В каждом саду у входа стоял соломеннь шалаш. И вот на один из них села