Ремонт "Решительного" в доке занял шесть дней. Рощаковского, разумеется, пожурили.

Чем только не приходилось заниматься миноносцам: обстрелы побережья и траление, охрана рейда на ближних подступах к крепости и ночные стычки с японскими миноносцами. Затем перед миноносниками поставили еще и совершенно для них новую задачу — постановку мин.

Миноносцы оборудовали специальными приспособлениями — "порт-артурскими салазками" (прообразом минных рельсов). "Салазки" позволяли принимать на палубу миноносца до 18 мин, а затем сбрасывать их с кормы на малом ходу корабля. Впервые это устройство было опробовано вечером 22 июля, когда миноносец "Решительный" под началом Рощаковского выставил 10 сферических мин в 11 милях от Порт-Артура.

Через два дня "Решительный" повторил операцию — новая минная байка появилась в районе Голубиной бухты. Оба раза миноносец встречал в море дозорные японские корабли, но в темноте уходил незамеченным и выполнял задания, за что получил благодарность от контр-адмирала Витгефта. Минные заграждения, поставленные миноносцами, были довольно успешны. На одном из них впоследствии подорвался и затонул японский крейсер "Такасаго", ряд японских кораблей получили серьезные повреждения. Остальные уже не рисковали подходить близко к Порт-Артуру.

Повседневное общение между командами миноносцев было гораздо более тесным, чем на больших кораблях. Ежедневный риск, стесненные условия способствовали тому, что офицеры и ели, и спали вместе с матросами. «Миноносцы стояли в углу Восточного бассейна… один плотно к другому. Из-за этого трудно было выходить, но зато, если чего не хватало, пойдешь к соседям — не у одного, так у другого выпросишь. Жили на миноносцах тесно, неудобно, но дружно», — вспоминал мичман Страхов с «Разящего».

Разумеется, бытовая жизнь на миноносцах также была значительно труднее, чем на крейсерах и броненосцах. Тот же мичман Страхов впоследствии писал: «Паровое отопление плохо действовало; потолок и стены отпотевали, всюду капало; спать приходилось под клеенкой поверх одеяла. Прибавьте, что лишь командир имеет свою каюту, остальные же спят за занавесками в кают-компании». В жаркое время в таких загородках — их в шутку называли «палатами» — приходилось весьма несладко. Тогда «все вытрепывали матрацы на палубу и ставили тенты, чтобы не упекло утреннее солнце и не заносило лицо сажей из труб».

Были проблемы и с питанием. К июлю 1904 года были оформлены «коммунальные» отношения команд миноносцев. Приказ командира Порт-Артура контр-адмирала И.К. Григоровича за № 223 по этому поводу гласил: «Ввиду прекращения выдачи свежего мяса и перехода на солонину с уменьшенной дачей предписываю… на малых судах… соединяться вместе по договору командиров, чтобы, открывая бочонок с солониной, он весь расходовался в один день без остатка, ввиду отсутствия рефрижераторов, считая по 1/3 фунта на человека».

Но зато нигде не жили так дружно, нигде не было такого единения офицеров и матросов. Совместно проводился и досуг команд миноносцев. «Командир "Решительного" лейтенант М.С. Рощаковский для нижних чинов устроил на берегу лавочку. Матросы могли там получать консервы, разные мелочи, кроме того, был поставлен тент и под ним скамейки. Там пили квас, читали "Новый Край" и обсуждались текущие события — образовался матросский клуб», — вспоминал мичман Страхов.

Боевая деятельность миноносцев породила даже свои специфические выражения: испросить у начальства разрешение на выход в море — "мазать корму" или "колыхнуться"; перестрелка между броненосцами и крейсерами: "швырять друг в друга тяжелыми предметами"; снаряды самих миноносцев назывались "легковесными гостинцами". Свои же утлые и юркие кораблики миноносники ласково именовали "ласточками войны".

К концу июля 1904 года, в связи с выходом японцев на ближние подступы к крепости и началом бомбардировки гавани, Первая Тихоокеанская эскадра была вынуждена начать подготовку к прорыву во Владивосток. Навстречу ей должен был выйти Владивостокский отряд крейсеров. Для организации взаимодействия с ним контр-адмирал Витгефт решил послать во Владивосток через русское консульство в китайском порте Чифу секретную депешу. Для решения этого важнейшего вопроса командующий решил пожертвовать одним из миноносцев. Выбор пал на «Решительный».

— Рощаковскому я верю. Этот справится! — решил Витгефт, после недолгого раздумья.

«Решительному» надлежало прорвать японскую блокаду, прибыть в Чифу, любой ценой доставить шифровку русскому консулу, а затем разоружиться.

— Сами понимаете, что поручение чрезвычайно важное и от него много зависит для всех вас! — наставлял командира миноносца Витгефт. — Кроме этого напоминаю вам, что по статуту ордена Святого Георгия этот орден получают те, кто, прорвав окружение неприятеля, доставит командованию чрезвычайно важные сведения… Именно это, господа, вам и предстоит сделать. А потому объявите своим офицерам, что за прорыв в Чифу я обещаю всем по Георгию.

— Клянусь честью русского офицера, что в Чифу прорвусь и задачу выполню! — вскинул голову Рощаковскии, принимая от Витгефта тяжелый засургученный пакет.

— Ну, тогда с Богом, лейтенант! — перекрестил его контр-адмирал. — И в добрый путь!

28 июля русская эскадра покинула Порт-Артурскую гавань. Вечером, в наступившей темноте, снялся с якоря и «Решительный». Рощаковскии стремился в тумане проскочить японские дозоры.

Участник обороны Порт-Артура М. Лилье пишет. «В девятом часу вечера миноносец "Решительный" ушел в Чифу, очевидно, с донесением в С-Петербург о выходе эскадры для прорыва во Владивосток. На том же миноносце уехали из Артура артиллерийский подполковник Меллер и корабельный инженер Беженцев. Оба они получили за свою деятельность в Артуре Владимирские кресты и, вероятно, сочли свое присутствие в крепости, после ухода эскадры, совершенно лишним».

Волны глухо били в левую скулу корабля и хлестали мелкими брызгами в лица верхней вахты. Несмотря на неисправность некоторых механизмов, в том числе циркуляционной помпы, миноносец держал хороший ход. Инженер-механик Кисляков выжимал из изношенных машин миноносца все возможное.

Однако проскочить незамеченными не удалось. Из мглы вынырнули сразу два японских миноносца и устремились на перехват «Решительного».

— Вперед полный! — крикнул лейтенант в машину. За кормой миноносца вскипел пенный бурун. От ветра выступили слезы. Про себя Рощаковский читал родовую молитву, которую всегда читали в минуту опасности его отец и дед: «Господи, не покинь меня, заблудшего! Имя твое — Сила, укрепи ж меня, слабого и бессильного! Имя твое — Свет, освети душу мою, померкнувшую в жизненной борьбе и страстях! Имя твое — Покой, дай неприкаянной душе моей обрести покой! Имя твое — Милосердие, смилуйся над нами!»

Отчаянно маневрируя на полных ходах так, что миноносец ложился бортом в волну, Рощаковский быстро перевел японцев на кормовые углы, а затем, постоянно меняя курс, и вовсе оставил своих преследователей с носом

Ранним утром следующего дня «Решительный» буквально влетел на внешний рейд Чифу. Ни Рощаковский, никто другой на борту «Решительного», разумеется, не могли еще знать, что к этому моменту корабли нашей эскадры так и не смогли прорваться во Владивосток и уже возвращались в Порт-Артур после ожесточенного сражения в Желтом море, а посылавший Рощаковского в Чифу контр-адмирал Витгефт был уже мертв…