— Ты можешь поехать со мной в Нью-Йорк, — сказал Бен. — Там никто не знает, что у тебя есть муж.

— Но я-то знаю, — ответила Сьюзен.

Она встала, сняла с себя одежду. Черное пальто, черные ботинки, черное платье. Она легла на землю, не обращая внимания ни на грязь, ни на холод. Он чувствовал себя как человек, который тонет: захлебывался, задыхался, погружался все глубже. Когда все кончилось, она отстранилась и сказала:

— Если бы я была с тобой, ты отпустил бы меня на волю.

Она велела никогда больше не искать встречи с ней и никому не называть ее имени. Не успел он возразить, как она соскользнула с берега в воду, оставив одежду на берегу, и поплыла. Бен бежал за ней, звал, но она нырнула и, скрывшись под водой, быстро уплыла. Бен помчался через лес, но, добравшись до хижины рыбака, увидел возле двери старика Келли с фонарем в руках. Ничего не оставалось, как вернуться в город.

Утром завтрак, который Рут приготовила для Бена, не полез ему в рот. В этот день он планировал совершить путешествие по другим городкам Беркшира, но вместо этого весь день просидел в раздумьях на крыльце. Его сводили с ума и стрекот сверчков, и влажноватый воздух. Он убеждал себя, что должен вернуться туда, где родился, добраться до Олбани или Амхерста и сесть там на ближайший поезд. В сумерках он снова пошел к реке. Там рыбак, Гораций Келли, чистил форель и забрасывал рыбу в коптильню.

— Потеряли что-нибудь, мистер? — спросил Гораций, завидев Бена Левия в дорогих туфлях, в рубашке, застегнутой на все пуговицы, и с заранее приготовленным выражением на лице. — Боюсь, вы свернули с Уолл-стрит не в ту сторону.

— Я хотел поговорить с вами насчет Сьюзен. — Бен вовсе не хотел говорить с рыбаком о Сьюзен, само с языка сорвалось, и ее имя тоже.

— Насчет Сьюзен? — переспросил Гораций Келли. — Значит, она сказала вам свое имя. Да вон она, там.

Бен оглянулся. Там никого не было.

— Да вот же. — Рыбак указал на веревку, протянутую между деревьями. На ней висел джутовый мешок и раскачивался из стороны в сторону, словно под порывами сильного ветра. Но никого ветра не было. Вечер выдался тихий.

— Ну же, смелее, — расхохотался рыбак. — Скажи ей, что хочешь забрать ее с собой. Ты ведь за этим пришел, так ведь?

— Не понимаю, что тут смешного, — ответил Бен Левий.

— Ясное дело, не понимаешь. Еще бы ты понимал.

Бен заметил в куче тряпья возле коптильни черное пальто и ботинки Сьюзен. Он посмотрел на рыбака, который снова занялся разделкой своего улова. Бен подошел к джутовому мешку и открыл его. Внутри извивался большой черный угорь, пытаясь вырваться на свободу. Бен захлопнул мешок.

— Это она, — сказал рыбак. — Все еще хочешь ее?

Бен присел на стул рядом с рыбаком.

— Я поймал ее как-то ночью и оставил у себя, — проговорил Гораций.

Бен догадался, что с ним рядом сумасшедший. Он подумал — еще неизвестно, кто сидел в сумасшедшем доме в Браттлборо, рыбак или его жена.

— Она была так прекрасна, что я не смог отпустить ее, — продолжал рыбак. — Хотя она умоляла меня. Твердила, что у нее есть муж, что он ждет ее, что она должна быть с ним. Я переловил тысячи угрей, но его так и не поймал. Я каждую ночь хожу ловить, потому что знаю — он крутится где-то поблизости, поджидает ее. Я видел, как они разговаривали. И не только разговаривали.

В голове Бена Левия промелькнула мысль о Джером-авеню, о деревьях одного-единственного вида, которые растут там. Он вспомнил мать, спящую на кушетке, похороны брата, тот вечер, когда он прекратил писать роман, множество бутылок, выпитых по дороге в Олбани. У него заболело сердце.

— Что до меня, то с меня довольно, — сказал рыбак. — Я хотел зажарить ее сегодня. Или положить в коптильню. Но тут как раз пришел ты. Что ты дашь мне в обмен на Сьюзен?

Бен Левий рассмеялся, разговор был совершенно сумасшедший.

— У меня ничего нет, сэр.

— Неужели? — Рыбак оглядел его с головы до ног. — А ботинки? Я согласен взять твои ботинки.

— Ботинки в обмен на Сьюзен?

Рыбак кивнул. Бен Левий снял ботинки. Рыбак встал, взял джутовый мешок и швырнул его к ногам Бена. Бен подобрал мешок и пошел через лес. У него мелькали предположения — а что, если рыбак выстрелит ему в спину или вдруг Сьюзен прячется в хижине и побежит за ним? Но в лесу было тихо. Бен шагал босиком. Земля был холодной, между деревьями сгущалась темнота. У излучины, где они встречались, Бен вошел в воду. Нью-Йорк казался далеким сном, а темная река и джутовый мешок в руках — единственной реальностью. Бен развязал мешок. Сначала ничего не произошло, а чуть погодя из него выполз угорь и забился в прибрежный ил. Это был большой угорь, гораздо больше обычного, и другой такой же поджидал его на мелководье. Бен Левий понаблюдал за ними и пошел в город, к Рут Карсон.

Рут нашла для него в церкви пару ботинок в корзине одежды, собранной для бедных. Бен прождал семь дней в надежде, что Сьюзен вернется к нему. Он поручил Калену Джейкобу и другим мальчишкам обшарить все укромные места вдоль реки, которые им были известны, но безрезультатно. Бен попросил пастора отправить на поиски отряд и даже заставил шерифа связаться с соседними городами. В конечном итоге все пришли к одному выводу. Никто в Блэкуэлле не удивлялся тому, что жена рыбака сбежала от него, — это должно было произойти. Она была молода и прекрасна. Такой человек, как Гораций Келли, не мог удержать ее надолго.

Покинув Блэкуэлл, Бен и думать не думал о том, чтобы собирать легенды в городах, расположенных вдоль дороги до Амхерста. Он сел в поезд, купив билет на деньги, которые взял у Рут Карсон по ее настоянию. Он опоздал больше чем на неделю, но никто из руководителей Программы поощрения писателей не вменял ему это в вину. Люди в сельской местности часто сбивались с дороги. Виноваты были недостаточно точные карты. На Новый год Бен пошел в отель «Плаза». Он рассказал приятелям о семье банкира, которая живет на церковном дворе, об одноглазой рыси, которая гуляет на поводке, о таверне, хозяин которой застрелился после пожара. Только о жене рыбака он не сказал ни слова. Эту историю он оставил при себе и ничуть не удивился тому, что проиграл пари, и вынужден был угощать не только победителя, который выиграл с историей о пасечнике, ужаленном пчелами тысячу раз, но и всю честную компанию, и не один раз.

Ханна Партридж славилась своим садом. В том году она высадила более восьмидесяти саженцев томатов. Она трудилась весь июнь напролет, ползая по земле на четвереньках. Ее рыжевато-золотистые волосы стали красными от маслянистой почвы. После того как Ханна вечером мылась, ванну нужно было отчищать. С наступлением августа урожай начал созревать. Из всех родственных белладонне растений только томаты не являются ядовитыми, да и у тех листья могут стать смертельной отравой, если заварить их на манер чая. Томаты в Массачусетсе не считались пригодными в пищу вплоть до середины девятнадцатого века. Потом появились сотни различных сортов. Прогуливаясь летними вечерами, соседи Ханны могли уловить горьковатый зеленый запах вьющихся стеблей. Люди заглядывали в огромный двор, где сумерки отливали зеленью и простирались длинные тени. Если в первых влажных волнах наступающего вечера стоять очень тихо, то, кажется, можно услышать, как растут саженцы.