Вдруг ее пронзила тревожная мысль. Невозможно скрыть его присутствие в доме. «Мы все станем соучастниками, если произойдет что-то страшное», — подумала она. Лейла слышала, что союзники не стеснялись допрашивать женщин. На нее свалилась неимоверная ответственность. «Как брат мог пойти на такой риск? Какой эгоизм!» — злилась она.

Мужчина повернул голову. Глаза метались из стороны в сторону под закрытыми веками, губы были сухи. «Конечно, Орхан был обязан его спасти!» — отчитала она себя. Жизнь слишком ценна! Уважение к ближнему прививается воспитанием и верой. Она поступила бы точно так же.

Она взяла мужчину за руку. Неожиданно тело раненого пронзил спазм, его пальцы сжали пальцы Лейлы. Она не отдернула руку, прошептала что-то ободряющее по-турецки и по-немецки. Ханс продолжал метаться. Что же ему снится? Кошмары? Мальчики говорили о нем с восхищением. Она задумалась, правдивы ли их истории. Юноши выдумывают себе героев, чтобы стать мужчинами.

У некоторых народов существует поверье: если вы спасаете кому-то жизнь, то навсегда связываетесь с этим человеком. Если Ханс Кестнер выживет, что с ним станет в будущем? Она должна признать, что действовала, отбросив всяческие приличия. Не желая оставлять Фериде одну с раненым, Лейла осталась помогать. Молодая женщина была поражена, как такое внушительное, почти идеальное тело может быть столь хрупким.

Поддавшись порыву нежности, она положила ладонь ему на щеку. Наконец он успокоился. Лейла не решилась его покинуть и осталась в ожидании рассвета и призыва к утренней молитве. Ее ладонь — в его руке.

— Слава Аллаху, ты не переоделась для визита ко мне! — воскликнула Зейнеп-ханым, когда Лейла снимала чаршаф у нее в вестибюле.

Окинув гостью критическим взглядом настоящей модницы, Зейнеп залюбовалась ее фетровой шляпкой без полей, украшенной перьями, крепдешиновым платьем светло-серого цвета, узкая юбка которого приоткрывала туфли на высоком каблуке. Такие каблуки обожали все стамбульские женщины.

— Ты очаровательна, голубка моя… И хоть ты и живешь в тени своей свекрови и я боялась, что ты никогда не будешь придерживаться моды, но… — пошутила молодая женщина, которая была известной личностью в кругах, выступающих за женскую эмансипацию.

— Она ни к чему меня не принуждает, — улыбаясь, ответила Лейла. — И мне нравится следовать нашим традициям.

— Вздор! — выпалила кузина, провожая Лейлу в гостиную. — Это какой-то кошмар. Когда я вижу твою свекровь, чувствую себя пятилетним ребенком. Кстати, как дети?

Рассказывая об их последних шалостях, Лейла заметила, что в гостиной были не только женщины — турчанки и европейки, — но и несколько мужчин. Зейнеп давно проповедовала общественную жизнь на западный манер, и ее второй муж, владелец газеты, не видел в этом ничего дурного.

— Ты пригласила женщин из Пера? — изумилась Лейла.

— Только самых недалеких, — тихо уточнила кузина. — Здесь я согласна с Гюльбахар-ханым: эти дамы громко разговаривают и ужасно нескромны, но они богаты, а мне нужны деньги для своих работ.

— «В их венах течет кровь шести народов, но души нет ни от одного из них», — процитировала Лейла с игривым огоньком в глазах.

Зейнеп расхохоталась.

— У твоей свекрови всегда был язык, как у гадюки!

Затем Зейнеп вполголоса поведала, что бывает на вечеринках, организованных союзниками, где узнает о последних действиях иностранных офицеров, и сообщает об этом кому следует. Мысль о том, что кузина могла быть осведомителем националистов, шокировала Лейлу. Гостья чуть не поддалась соблазну рассказать о происшествии с Хансом Кестнером, но решила промолчать — по примеру свекрови, которая заявила, что никому об этом не разболтает, даже Селиму. «Что происходит в гаремлике, его не касается».

Внимание Зейнеп привлекла суета возле дверей. Женщины вскочили и кланялись. Хозяйка бросилась встречать Фехиме-султан, дочь султана Мурада V, известную эксцентрическими нарядами. Либеральная принцесса не жаловала своего дядюшку, падишаха. Зейнеп поведала Лейле, что принцесса заодно с сопротивлением, так же как и одна из ее кузин, Наиме-султан. Даже в императорской семье расходились во мнениях касательно будущего страны.

Лейла с любопытством осматривала новый дом кузины. Зейнеп мечтала переехать в одно из зданий, которое делилось на квартиры. Тем не менее, как и многие мусульманские семьи, семья Зейнеп была слишком многочисленна для того, чтобы всем жить под одной крышей. Мебель была в европейском стиле, с картинами и французскими креслами, — кузина не признавала дешевку.

В небольшой гостиной женщины в английских костюмах с длинными узкими юбками, устроившись на подушках, курили и что-то живо обсуждали. За решетчатой дверью шкафа Лейла заметила вышитые чехлы, в которых обычно хранились ночные сорочки гостей, временно живущих в доме.

— Без этих турецких мелочей невозможно обойтись, — прошептала ей на ухо Зейнеп. — Так что мне в некоторой степени подходит эклектика Запада.

Во время войны Лейла встречалась с подругами кузины на собрании суфражисток, куда ее привела Зейнеп втайне от Селима. В тот день все участницы были в шелковых серебристых чаршафах. Но Лейлу не убедили их речи, на ее взгляд слишком радикальные. Эти женщины показались ей не столько озабоченными избирательным правом, чем правом участия в общественной жизни мужчин.

Сегодня все было иначе. Ходили слухи о том, что союзники пытали и постоянно унижали ее народ, и Лейла понимала, что турчанки не собирались бездействовать. «Мы — глашатаи большинства необразованных и молчаливых женщин. Наш долг — действовать!» — повторяла ее кузина.

Рыжеволосая дама с напряженным взглядом была автором статей в «Сюкуфезар», первой газете, которая издавалась исключительно силами женщин. Ее владелица хотела доказать, что женщины не «бестолковые длинноволосые существа». В последней статье журналистка разоблачала тех, кто, нажившись на войне, разъезжал за рулем шикарных автомобилей вместе с любовницами в мехах и драгоценностях. Получившие прекрасное образование авторы статей не стеснялись в выборе выражений. Лейла поняла, что женщины османской элиты отныне стремятся показать всему миру.

— Тебе бы тоже стоило писать, — вдруг заявила Зейнеп. — Тебя послушать — так идей тебе не занимать.

— Что? Я на это не способна! — покраснела Лейла.

— Нам нужны новые голоса. У тебя весьма острый язык, голубка моя. Преступление — не воспользоваться этим.

Пока Лейла беседовала в гостиной с кузиной, Роза Гардель вошла в холл и подала горничной пальто. Одна гречанка, активистка, занимавшаяся организацией взаимопомощи, пригласила ее на благотворительное чаепитие османской организации Красного Креста. Роза была удивлена тем, что в светских кругах различные общины города пересекались. Мадам Диамантидис пояснила, что мусульманские и христианские женщины часто работают вместе в некоторых общественных органпзациях, но, безусловно, имелись и другие структуры, которые создавались согласно этническим группам и вероисповеданию. Мадам Диамантидис не желала зла никому — ни победителям, ни побежденным. «В отличие от многих греков, я не ненавижу турок, — признавалась она. — Я знаю их недостатки, но мне известны и их достоинства».