и поэтому у них есть демократия, а у нас нет? И продолжительность жизни у них вдвое дольше, чем у нас? И уровень благосостояния вчетверо выше? Бедные, пострадавшие от демократии японцы. Ладно, оставим это, американских штыков у нас нет и не будет. Придется разбираться самим. Вы, реваншисты, раскололи страну. И все из-за того, что она больше не простирается на 1/6 часть земной суши, всего лишь на 1/8. Россия, между прочим, и сейчас вдвое больше и США, и Китая. Я не говорю уже, что есть в мире страны и поменьше этих гигантов. И ничего, живут как-то. А вы страдаете, предали, мол, нас, продали. Такая у вас, видите ли, территориальная клаустрофобия, ну, никак невозможно жить на 1/8. Как бы то ни было, однако, страна расколота. Так долго продолжаться не может. Взрыв назревает. Что делать?

И, — Дать нам, русским патриотам, немедленный выход во все эшелоны власти, политики и культуры. И тогда мы этой угрюмой, закупоренной в массах русского населения национальной энергией, которая, вы правы, еще немного — и может превратиться в энергию взрыва, может стать национальным фашизмом, будем управлять.

Я-Но, Александр Андреевич, вы ведь сами признаете, что национальная энергия, о которой вы говорите, — дикая, фашистская, коричневая энергия. Откуда же у вас уверенность, что «тонкая пленка русской культуры», как называете вы себя и своих товарищей, справится с этой энергией? Вы ведь все время подчеркиваете хрупкость вашей «пленки». Где в таком случае гарантия, что не найдет коричневая энергия других лидеров, покруче вас. Скажем прямо, нацистских лидеров, не будем называть имен, вы их знаете лучше меня. И знаете, что в их глазах вы и сами кажетесь либералами и предателями национального дела. В конце концов, жирондисты стали жертвами якобинцев, и меньшевики жертвами большевиков, хотя и вместе боролись. Не может ли так случиться и с вами?

П. — Конечно, но ответственность за рецидив крайних форм русской национальной энергии несет не патриотическая интеллигенция, которая пытается дать ей канал, имя, лексику, управляемые формы, а та слепая, вульгарная политология, которая рядится сейчас в мундиры высоколобых Шеварднадзе и Яковлевых… Едва они уничтожат тонкую пленку русской культуры, русская национальная энергия станет дикой. Она будет помещена в огромные индустриальные регионы бастующих заводов, в блатные зоны Сибири, и оттуда вылезет русский монстр, русский фашизм, и вся эта омерзительная, близорукая, бесовская победительная демократическая культура будет сметена.

Я.-Но ведь все-таки не Шеварднадзе приезжал в Останкино разглагольствовать о «сионистской гидре». Это и есть лексика, которую вы пытаетесь дать «русскому монстру»? И вообще, кто бы ни помог ему вылезти, будет он страшен для России, если не смертелен, как Гитлер для Германии. Этого вы не боитесь?

П, — Мы уже ничего не боимся, мы живем после конца, мы прошли все гильотины, все голгофы, нам нечего терять.

Я, — Вам может быть, но о России-то вы подумали?»

Поскольку продолжалась эта дуэль больше двух часов, я не стану больше утомлять читателя дальнейшими подробностями. И без них, кажется, ясно, что никакой Проханов не фашист. Он-игрок, азартный, рисковый, замечательно красноречивый, хотя и выспренний, «соловей Генштаба», как сказала про него Алла Латынина, известная в свое время не меньше своей дочери сегодня. Он даже не скрывает, что фашизм-карта, на которую он поставил, его козырной туз. Добивается он власти, авторитарной, имперской, руководимой тем, по его словам, что «на нашем сленге называется русской идеей». Если для того, чтобы такой власти в России добиться, надо пойти на риск русского фашизма, Проханов готов. Он знает, что гарантии нет, что игра смертельно опасная, но это его игра. А уж что там может случиться с Россией, тем более с миром, его не волнует. «НАМ нечего терять».

Надеюсь, читателю будет теперь легче судить, какая из гипотез ближе к истине. Что до пользы моих диалогов с лидерами непримиримой оппозиции, скажу, что на самых азартных из них, вроде Зюганова или Жириновского, мои аргументы никак, конечно, не подействовали, но некоторые, не буду называть имен, прислушались и даже «разоружились».

Крушение кумира

Мы расстались с Александром Стерлиговым в разгар его звездного часа, когда ничто, казалось, не могло омрачить его репутацию генерала на белом коне, прискакавшего спасать «патриотическую Россию», став символом преодоления «исторического раскола страны на белых и красных». Ну, право, не генерал, а новый генералиссимус.

Ошибка его состояла в том, что он, в отличие от предшественника, поверил в свою судьбу единоличного вождя, не обезвредив предварительно своих соперников. В частности, не принял он в расчет «перебежчиков», не понял, что копать под него они начнут тотчас же, и предлог сокрушить нового кумира найдут очень быстро. Конкретно выглядел он так.

Падение «правительства измены» считалось к тому времени делом предрешенным. Оппозиция в Верховном Совете уже вынудила Ельцина «сдать» Гайдара, сдаст и Черномырдина. Но что потом? Развивать успех, попытавшись свалить самого Ельцина? Или предложить президенту фейковый компромисс-заменить «правительство измены» коалицией, составленной из людей Стерлигова, слегка разбавленной статистами из «Гражданского союза» Вольского?

Именно такой «коалиционный» маневр и привел к власти Гитлера. Он не пошел на конфронтацию с президентом Гинденбургом. В январе 1933-го он предложил ему коалицию-и выиграл. Вдохновленный, надо полагать, этим историческим опытом и вообразив себя единоличным вождем оппозиции (что после июньского торжества на Соборе казалось совершенно естественным), Стерлигов заявил, что предлагает Ельцину сделку — коалиционное правительство (с собой в качестве премьера) в обмен на неприкосновенность его президентства. «Перебежчики» тут же обвинили его в превышении полномочий. И «белые», к удивлению Стерлигова, их поддержали. Они требовали свержения «оккупационного режима», а не одного лишь «правительства измены». Два слова меняли всю диспозицию.

А «патриотические» массы требовали еще большего. Национальной революции они требовали. Выражая их настроения, темпераментный Эдуард Лимонов рвал и метал. Какие могут быть сделки с «оккупационным режимом»? Как писал он в Дне'. «Мы все, без сомнения, скоро умрем, если не поднимемся сейчас же на национальную революцию». И тут же объяснял, что именно имел он в виду: «Мы не хотим вашу либерально-демократическую интернационалистскую Россию. Нам нужна национальная Россия, от Ленинграда до Камчатки только русский язык и русские школы. Мы хотим русифицировать страну национальной революцией».

Никто еще до Лимонова не сформулировал так графически, что на самом деле «национальная революция», которой добивались «патриоты», означала гражданскую войну. Можете представить себе, сколько крови понадобилось бы пролить в России с ее двуна-десятью языками, чтобы отнять родной язык у татар, у башкир, у черкесов-о чеченцах я уже и не говорю? А «красно-белый» Сергей