домов пропадают вещи. Грабить нельзя!“ Потом, немного тише, он добавил: „А если вы все-таки занимаетесь этим, смотрите, чтобы вас не поймали“», — вспоминает танкист Джон Ирвин.

Генерал Эйзенхауэр, верховный главнокомандующий союзными войсками, осматривает художественные сокровища, награбленные немцами

То есть решение Эйзенхауэра возложить борьбу с мародерством на младший командный состав оказалось в корне ошибочным: эти офицеры делили с солдатами все тяготы войны, мерзли в окопах, кутались в одни и те же конфискованные шарфы и согревались тем же шнапсом — странно было бы ожидать от них особой строгости. В результате реальную работу по преследованию мародеров выполнял немногочисленный штат офицеров службы гражданской администрации. Получая жалобы от немцев или наблюдая случаи мародерства, они немедленно тащили солдат к начальству, требовали вернуть добычу и наложить на виновных дисциплинарное взыскание. Однако у этих офицеров на повестке дня стояли более важные дела: сначала на оккупированных территориях нужно было конфисковать все оружие, радиоприемники, инвентаризовать запасы продовольствия, выявить пособников нацистов среди местных чиновников — и лишь потом разбираться со случаями мародерства. То есть на фронте указы Эйзенхауэра натолкнулись на равнодушие младших офицеров, а в тылу (где у солдат были время и возможности для серьезной «зачистки» и отправки домой больших посылок) для предотвращения мародерства не хватало рук.

А как же русские?

Объективности ради стоит рассказать и об отношении к немецкой собственности солдат других союзных армий — британской и советской. Англичане и канадцы, по мнению Сета Гивенса, американского историка, достаточно критически изучившего малоизвестные страницы «освобождения» Германии по интервью с ветеранами и документам из военных архивов[81], в целом вели себя так же, как и американцы. Опираясь на монографии Кэтрин Мэрридейл[82] и Нормана Нэймарка[83], Гивенс пишет о случаях разграбления домов со стороны советских солдат.

Однако российский историк Елена Сенявская считает, что такие утверждения являются мифами[84]. Представления о «разнузданном мародерстве» 1945 года, когда солдаты «отнимали последнее» у беспомощных немцев, опираются главным образом на чисто литературные источники — песни В. Высоцкого и стихи А. Твардовского, уверяет исследователь.

Споры также вызывает приказ НКО СССР № 0409 от 26 декабря 1944 года «Об организации приема и доставки посылок от красноармейцев, сержантов, офицеров и генералов действующих фронтов в тыл страны», который историки нередко называют документом, узаконившим мародерство. Но, настаивает Сенявская, вес и содержание посылок в этом приказе жестко регламентировались: одна посылка в месяц, солдату — 5 кг, офицеру — 10, генералу — 16. «Вещи… солдат не выискивал среди брошенного на дорогах барахла, не подбирал в оставленных домах и тем более не отнимал у мирного населения… Командование предоставляло к его услугам специальный склад, куда свозилось бесхозное имущество, признанное трофейным… откуда и выдавались по строго установленной квоте „товары широкого потребления“, а если точнее — первой необходимости. Отрез ткани, кусок мыла или швейные иглы, высланные на родину, были реальной помощью семьям, оставшимся без кормильца в голодной, раздетой, разоренной немецкими оккупантами стране», — пишет российский историк. Впрочем, эти утверждения не отрицают того факта, что и советские солдаты присваивали себе чужое имущество, — Сенявская лишь подчеркивает: как и командование США, партийное и военное руководство СССР не одобряло такие действия.

Конец мародерства

Несмотря на то что большинство попыток SHAEF остановить грабежи оказались безуспешными, армейское начальство сделало важные выводы. Вторая мировая война стала лебединой песней для славных традиций мародерства западных армий. В Корее и во Вьетнаме джи-ай уже были жестко ограничены в объемах и содержании посылок, которые они отправляли домой, а сейчас эта практика и вовсе отсутствует.

Однако за 70 лет тема мародерства 1945 года претерпела странные метаморфозы: в мемуарах, фильмах и сериалах она поэтизируется как «веселый опыт», приятно контрастирующий с ужасами военных действий, — но при этом все больше американских ветеранов отправляют награбленные «сокровища» назад в Германию, переосмыслив свои действия.

Что почитать по теме:

Schrijvers P. The Crash of Ruin: American Combat Soldiers in Europe during World War II. New York: New York University Press, 1998.

Lilly J. R. Taken by Force: Rape and American GIs in Europe during World War II. New York: Palgrave Macmillan, 2007.

Alford K. D. Allied Looting in World War II: Thefts of Art, Manuscripts, Stamps and Jewelry in Europe. Jefferson, NC: McFarland & Company, 2011.

3. Покаяние «волчат»: что думали «сироты Гитлера» в 1946 году[85]

Что думают дети после краха политического режима, который их воспитывал? На этот вопрос попытались ответить немецкие ученые, обнаружившие сочинения немецких школьников 1946 года[86]. В этих сочинениях читаются шок, отчаяние, полная мировоззренческая дезориентация и одновременно хитрые способы уйти от ответственности за причиненное соотечественниками зло. Как «сироты Гитлера» осмысляли свое прошлое и настоящее после гибели «отца»?

Разруха и раскаяние

1946 год — «нулевой час» для Германии. Страна в руинах. Оккупация, голод, разруха. И главное — страну предстоит не только заново отстроить, но и очистить от скверны нацизма и приучить к демократии. Немецкий народ, по замыслам всех держав-союзников, должен был не просто покориться — он должен был раскаяться за грехи гитлеризма (чтобы они не вернулись на новом витке).

Важнейшую роль в денацификации играло школьное образование: дети и подростки послевоенного периода родились и выросли при нацистах. Они представляли собой будущее страны и при этом с рождения были пропитаны гитлеровской идеологией. Союзники уделяли особое внимание очищению школ: американские военные, например, потребовали закрыть все школы и открыть их только после чистки преподавательского состава и подготовки новых учебников. В американской зоне оккупации в 1946 году было уволено 60 % учителей.

Однако некоторым сложившаяся ситуация, напротив, помогла сделать карьеру. Один из них — Отто Бартель, которого из обычного директора школы повысили до главного инспектора школ Нюрнберга. В основном он занимался авральным восстановлением: осенью 1945 года на 25 тысяч учащихся в городе приходилось всего 100 классных комнат. Но главной миссией Бартеля стали сочинения и анкеты, посвященные военному опыту и политическим взглядам школьников 1946 года. Проводил свое исследование учитель самостоятельно, не по указке американцев, и, к сожалению, до публикации результатов дело так и не дошло.

Только сейчас эти документы попали в руки историков. Стало понятно, раскаялись ли «дети национал-социализма» в преступлениях Германии против человечества и как они преодолевали