Отступая от огня, Наизов тронул Татарина за плечо, но тот даже не обернулся, продолжая бить здоровенным ботинком по кирпичам.

– Отойди, Татарин! Дай я вылезу, и стучи дальше, – едва не задыхаясь от дыма, прокричал Наизов. Кладовщик замотал головой, давая понять, что не выпустит Наизова, пока не вылезет сам.

Тогда Наизов схватил его за ворот робы и из последних сил дернул. Но кладовщик устоял и покрыл Наизова отборным матом.

– Отойди отсюда, жирная скотина! – Наизов сунул голову в дыру и успел вдохнуть воздуха, который уже успел нагреться от пожара и пропитаться горечью.

Татарин, подскочив, легко отшвырнул его от стены в огонь.

– Пошел отсюда, козел! Первым вылезу я!

Наизов упал, успев зажмуриться. И тут же почувствовал, как его лицо словно прилипло к огненному полу. Он вскочил, чтобы не сгореть.

Глаза нестерпимо жгло, словно в них плеснули кислотой.

– Сука ты, Татарин! – закричал он кладовщику, но тот молча продолжал копошиться возле дыры. Наизов потер глаза. Казалось, все погрузилось в черноту! Он видел только слабые белые пятна дрожащего огня.

– Глаза! Мои глаза! – кричал Наизов от боли, потирая слезящиеся глаза. – Гад ты, Татарин! Ты мне выжег глаза!

Кладовщик сидел на корточках и руками выламывал осколки кирпичей. Он пытался втиснуть в дыру свое жирное тело, но ему это не удавалось.

Наизов подошел сзади.

– Ну, сволочь! Останешься тут. – Прищурившись, он тронул кладовщика за его огромное плечо.

– Уйди! Убью! – угрожающе прорычал ему Татарин, но больше ничего сказать не успел.

Наизов с размаху всадил заточку кладовщику в шею.

Тугая струйка крови ударила Наизова в лицо.

– На! Получи свое! – стирая кровь с лица, проговорил он, ударив еще для верности кладовщика пару раз в сердце со стороны спины.

Татарин вздрогнул, широко раскрыв рот, хватанул воздуха и, точно подавившись им, захрипел и наклонился вперед, заслонив своим громадным телом дыру.

– Куда ты? – Наизов за ворот перепачканной кровью робы отволок его в сторону. – Лежи тут, сука!

Но Татарин был еще жив и силился ползти.

Огонь охватил его большое тело со всех сторон – раздался нечеловеческий крик, полный страдания. В предсмертных судорогах по полу покатился горящий человек.

Наизов не стал ждать, пока огонь подступит к его ногам. Он сунул в дыру голову и, упираясь в пол, протиснулся на улицу и рухнул в бурьян, уткнувшись лицом в прохладную землю. «Я жив! Жив!» – было первой его мыслью. Хотелось кричать от радости. Пройти такое и выжить?!

Он долго лежал неподвижно. Даже шевелиться не хотелось. Вот так лежать бы и лежать, и чтоб никто не приставал, не тревожил.

Здесь, позади цеха, пожар еще не так бушевал. Огнем охватило только крышу. Основной очаг пожара пришелся на переднюю часть, где были въездные ворота. И рев пожарных машин, тревожный вой сирены на лагерных вышках, злобный лай собак – все это было там.

Чтобы не допустить паники среди зэков, солдаты загоняли их в бараки.

Как громкий щелчок, прозвучал одинокий выстрел. Машинально прижавшись к земле, Наизов втянул голову в плечи. «У-у, черт!» Тут только до него дошло, что солдаты очень скоро могут заглянуть в бурьян. Надо уходить!

Метрах в десяти стоял «КамАЗ» с цистерной в кузове. Водитель из вольнонаемных поливал из шланга заднюю часть горящей крыши. Он не ожидал, что кому-то из зэков удалось спастись, и потому на заросли бурьяна не смотрел.

Едкий черный дым клубился над пожарищем, и когда его ветром погнало на «КамАЗ», Наизов понял – медлить нельзя. Теперь дым загородил его от наблюдательной вышки. Но так будет недолго. Надо торопиться!

Наизов прополз по бурьяну к машине, с трудом вскарабкался в кузов, прижался к цистерне и минуту, может, больше, лежал без движения. Ему эта минута или две показались неимоверно долгими. Чуть приподняв голову, он выглянул над бортом.

Дым еще стелется, но ветер уже отгоняет его.

Быстро открыв крышку цистерны, Наизов плюхнулся в воду, впервые за этот безумный день испытывая облегчение. Обожженные руки и лицо теперь не так болели. Вода успокаивала кровоточащие раны. На всякий случай Наизов отполз от горловины подальше, если кому-то вздумается заглянуть внутрь.

На пожар сбежалось все начальство лагеря. Солдаты не могли открыть ворота, и тогда подогнали здоровенный бульдозер, облили его водой, и он с разгону проломил ворота. Но из цеха никто не вышел. На полу валялись догорающие трупы, от которых солдаты с ужасом шарахались.

Начальник лагеря, полковник Кабин, схватился за голову, увидев, что натворил огонь. Он не мог понять, какова причина возгорания, но, судя по запертым воротам, склонялся к мысли, что это акт самосожжения, за который ему придется отвечать. Хотя, с другой стороны, какому дураку захочется добровольно лезть в огонь?! Растерянный полковник приказал солдатам залить цех водой.

Когда вода в цистерне кончилась, водитель, свернув шланг, бросил его в кузов, сел в кабину и поехал на КПП.

На выезде молоденький солдат-первогодок, служака необтесанный, хотел осмотреть машину, заглянул в горловину цистерны, но полупьяный прапорщик заорал на него:

– Отставить! Некогда возиться. Вода нужна. Не задерживай!

Солдат закрыл крышку горловины.

– А ты езжай давай. Какого хрена стоишь? – рассердился прапорщик на водителя, и «КамАЗ» вылетел с территории зоны.

Проехав поселок, машина остановилась в самом его конце, возле водонапорной башни.

Водитель подтянул толстую резиновую кишку-шланг от башни к цистерне, открыл крышку и только наклонился к горловине, как оттуда появился человек с обгоревшим лицом. Кожа пузырилась, глубокие раны кровоточили. Бровей и ресниц не было на его страшном лице, сожженные веки не закрывали глаз.

Водитель даже не успел вскрикнуть. Наизов ударил его заточкой в шею, схватив за волосы, наклонил бьющуюся в судорогах голову, чтобы кровью не испачкать одежду. Заточку так и оставил в ране.

Выбравшись из цистерны, прямо в кузове переоделся в одежду водителя. «Пока все идет как надо», – подумал он весело, прикрыв обнаженный труп водителя своей одеждой.

– Теперь главное – побыстрее добраться до станции и залезть в первый попавшийся поезд. – Он рассмеялся, благодаря судьбу, что не позволила ему погибнуть, как всем, кто был в цехе.

На станции Наизову удалось незамеченным залезть на платформу, на которой под брезентом стояло какое-то оборудование. Его даже не интересовало, куда идет этот поезд, лишь бы побыстрее уехать. Он согласен голодать неделю, две – только бы уехать, потому что скоро, совсем скоро его уже будут тут искать.

Успокоился он, лишь когда состав вздрогнул и платформа медленно покатила по рельсам. Он лежал под брезентом и плакал от радости.