— Об этом мне известно, — подозрительно уставился на него Корди. — А вот почему ты так охотно о нем рассказываешь?

— Но ведь никаких тайн Юдгана я вам не открыл, об этом может рассказать каждый торговец диковинками, — устало вздохнул искусник, спать в последние дни им приходилось очень мало. — И ваша светлость давно знает, что старина Юд — вечный путешественник и объехал все пределы. Об этом слышали все мастера, бароны и наемники в свободных землях.

— Так ты думаешь, он и отсюда скоро уйдет? — мрачно насупился барон.

— Я ничего не могу предполагать, — отказался от ответа Бикет. — Юдган непредсказуем. Но есть одна тонкость, о которой тоже знают все, но мало кто обращает на нее внимание. Он но сути — большой ребенок и более всего обожает новые игрушки. И сегодня за завтраком я убедился в этом собственными глазами.

— Я тоже, — помолчав, жестко бросил Корди, собрал листы и стукнул указкой но колокольчику, вызывая секретаря: — Срочно пошли всем приглашение. И как только Юдган проснется — доложи.

Потом пристально оглядел сидящих за столом мужчин в черных одеждах, мрачно скривился и нехотя приказал им идти отдыхать, пока спит его необычный гость. Хотя все они уже твердо знали, что это чистейшая ложь. Юдган вовсе не гость, и он лично надел на себя невидимый ошейник раба в тот момент, как за ним захлопнулись ворота замковой ограды.

Впрочем, мало кто называл замком имение Корди, дед которого когда-то захватил в предгорьях Южного хребта небольшой городок Гавр, окруженный надежной каменной стеной. А потом много лет укреплял и перестраивал и огромный дворец, и стену, и весь Гавр, постепенно выселяя в окрестные деревушки тех, кто ему не служил или был уже не нужен. Каждый житель городка с тревогой поглядывал в окна, страшась появления помощников управляющего с купчей и мешком монет, но точно знал — однажды они обязательно появятся, и придется ставить подпись и срочно выбираться из дома.

Поэтому многие заранее строили надежные дома за стенами и переезжали туда, придерживая городское жилье на случай нападения или еще какого-нибудь невероятного поворота судьбы.

Алильена плелась по саду рядом с беззаботно щебечущей матерью с самым безразличным и скучающим видом, хотя в парке Корди было на что посмотреть. Чистенькие, словно вылизанные дорожки из розового гранита вились по поросшему подстриженной травкой пологому склону между роскошными клумбами, пышно цветущими кустами и раскидистыми, ухоженными деревьями, усыпанными пока еще зелеными плодами. Различные забавы вроде горок, качелей и каруселей чередовались с беседками, статуями, фонтанами и прудами, а на выложенном каменной мозаикой берегу быстрого прозрачного ручья вздымался поддерживаемый мраморными колоннами светлый купол летней сцены. Судя по всему, Корди любил и умел развлекаться, и это злило Лил все больше.

Пока он гулял по этим дорожкам и катался по прудам на белоснежных лодочках с красавицами, собранными по всем городам свободных пределов, ее отец, загнанный в угол безысходности, пробирался звериными тропами в Восточную долину, а они с Ленсом жили на чердаке у Парвена, потому что оттуда в случае нападения было легче всего сбежать через небольшое окошко. Пасли овец и гусей, чистили печь и копали грядки, словом, делали всю самую грязную и тяжелую деревенскую работу, лишь бы не попасть в рабство к человеку, для которого его собственные желания намного важнее, чем изломанные жизни и растоптанные мечты тех, кто ничего ему не должен и никогда ничего не обещал.

И теперь, наконец заполучив их с Ленсом, дядюшка искренне считает, что Алильена должна жить и поступать не так, как хочется ей, а так, как прикажет он.

Ведь у нее, в отличие от самого барона, есть совесть и способность к состраданию, и она никогда не захочет, чтобы за ее строптивость наказывали Ленса и маменьку, хотя та сама во всем виновата. Лил даже спрашивать не хочется, почему мать с братом оказались здесь, хотя направлялись совсем в другое место. Она ведь и сама ехала не сюда, хотя и догадывалась, как хитер и пройдошлив проклятый Корди и на какие пакости готов, лишь бы добиться своего.

— Лил, — пробился сквозь мрачные думы магини настойчивый голос матери, — я устала. Давай посидим вон в той беседке, мне там очень нравится.

Алильена глянула в ту сторону, куда показывала мать, и едва заметно усмехнулась. Беседка, где желала сидеть Лавиния, стояла на самой вершине холма, над почти отвесно обрывавшимся к ручью каменистым склоном. Неизвестный мастер умудрился почти повесить ажурное строение над ручьем, соединив его с дорожкой весьма непрочным на вид мостиком. Наверняка маменьке казалось, будто там их не смогут подслушать ни охранники, ни сновавшие по парку садовники, из которых почти половина была занята вовсе не подрезанием роз. В этом Лил убедилась по проблескам защитных и боевых амулетов. У простых садовников их не было.

Но спорить не стала, так же безучастно свернула к беседке, все равно делать больше нечего. Как всем известно, защитные амулеты и целительские зелья черные искусники не усиливают, а изготавливать для Корди боевые ей не хотелось. И без того небось все сундуки ими забил, имея в рабах четверых черных искусников и толпу одаренных.

— Посмотри, какая красота! — выдохнула Лавиния, проходя к перилам и вглядываясь в желтые крыши домов, почти скрытые шапками зелени, и наперстки сторожевых башен раскинувшегося внизу Гавра.

— Ничего особого, — бросила небрежный взгляд Алильена и села на скамейку, откинув голову на резную спинку.

— Ты несправедлива и обидчива, как ребенок, — печально вздохнула ее мать. — Хотя тебе уже девятнадцать!

— Без двух лун! — тотчас вспомнила магиня слова Инка.

— Возраст женщин измеряется не лунами, а жизненным опытом, — снова вздохнула Лавиния. — А ты повидала больше, чем некоторые женщины за всю жизнь.

— По-твоему, я должна считать себя старушкой? — лениво подняла бровь Алильена, догадываясь, к чему ведет разговор маменька.

Хотя вряд ли по собственному желанию, наверняка Корди приказал, но слушать все равно неприятно.

— Ну зачем сразу старушка! Ты умная и красивая молодая женщина. Только зря ради глупых правил чужих тебе людей добровольно обрекла себя на вечный траур. Неужели тебе не хочется носить светлые нарядные платья и нравиться мужчинам?

— А мужчинам нравятся только женщины в светлых платьях? — вопреки решению держаться равнодушно, съязвила Алильена.

— Не только. Но ведь все понимают, что означает цвет твоей одежды! Кому приятно привести в свой дом чужую рабыню?

— А из дома дядюшки меня уже выгоняют?

— Густав никогда не выгонит никого из родичей! — сердито поджала губы Лавиния, словно не замечая проблеска интереса, на миг вспыхнувшего во взгляде дочери. — Но ведь тебе пора подумать о своем будущем!

— Ты сама сказала, — холодно процедила Алильена, — что дядюшка меня не выгонит. А думать о моем будущем будет мой хозяин, и это известно всем.