Если бы этот хмырь не визжал, как свинья… Если бы не орал, как тенор Большого театра на хоровой спевке… Ясно, остался бы жив. Торговал своей пастой и прочей ерундистикой. Ну, взял бы Величко тюбик пасты для нужд личной гигиены – всего убытков. Пусть этот гад себя винит и зубную пасту, не на кого ему обижаться. Вообщем, он получил все, что заслужил.

Одни неудачи, обломы, лажа, непруха, рогатки, вязы.

Второй случай совсем свеженький – позавчерашний.

Там все вышло хуже не придумаешь. Когда баул с вещами был загружен и упакован, вдруг явились хозяева. И опять кипеш, опять шум, вой, драка. Едва успокоил хозяев. Правда, кровищи много было. Хоть ведром собирай. Хорошо хоть Величко был выпивши, иначе не смог бы этого сделать.

Уже упакованную сумку пришлось оставить на месте, в прихожей. Если толкать этот грязный товар через барыг, менты сядут на хвост Величко и повяжут уже на следующий день. А то и раньше.

Он ушел пустым. Проходными дворами дотопал до хаты Грибовой. Ну, если на тебе крови от ушей до кончиков ботинок, надо как-то объясниться с женщиной. Короче, пришлось рассказать все, как было. «Хоть бы колечко какое взял», – всхлипнула Грибова. «Что, мне пятнашку на зоне париться из-за хренова колечка?»

Полночи Величко стирал в ванной одежду.

Сегодня муки Величко должны кончиться. Кажется, ему удалось поймать удачу за толстую задницу. И поиметь ее по полной программе.

Старый кореш, с которым Величко в свое время делил лагерную пайку и миску баланды, предложил вполне приличную, да что там приличную, просто шикарную работу. Перегнать грузовик с соляркой по всей территории Казахстана, до южной границы.

Весьма возможно, обратно в Москву Величко уже не вернется. Заплатить обещали баксами. Если он получит хотя бы половину обещанного, считай, стал богатым человеком. Давно хочется уехать в те места, где целый год можно прожить за сто баксов. А таких мест много…

Пора заканчивать эту московскую бодягу. И с этой ленивой тварью Галей Грибовой тоже пора того… Пора ставить на ней жирную точку. Красного цвета. Это будет не слишком больно. Для Гали. Ну, вскрикнет пару раз, ногами подергает. А может, все обойдется даже без вскриков и стонов. Совсем тихо. Как говорится, дело мастера боится. И цветы сгодятся. Ей же на могилу. Продукт двойного назначения.

Величко развалился в кресле напротив телевизора, уставился в светящийся экран пустыми глазами. Галина вошла в комнату, села на диван и стала размазывать по лицу какую-то дрянь с тошнотворным запахом. По телеку передавали дневную сводку криминальных новостей. Молодой напомаженный охламон в милицейской форме сообщил, что жильцы дома по Изумрудной улицы были потрясены жестоким убийством своих соседей. Мужа и жену зарезали прямо в прихожей их квартиры. Видимо, хозяева, вернувшись домой в неурочный час, застали грабителя на месте преступления.

Хмурый пожилой опер, у которого съемочная группа взяла интервью, сообщил, что отрабатывается сразу несколько версий. Одна важней другой. Затем последовало лирическое отступление. Показали потрясенных соседей, ахи, охи, сопли и стоны. «Погибшие были чуткими отзывчивыми людьми, – говорила пенсионерка с красным носом. – Я часто заходила к ним за солью. И они никогда не отказывали. Все время наливали мне. То есть давали мне соль. Или спички».

– Да, теперь тебе придется спички за свои деньги покупать, – усмехнулся Величко. – Такая трата. Такое неудобство.

Галина отложила в сторону свою вонючку под названием крем, поднялась с дивана, остановилась сзади Величко и выразительно шмыгнула носом. Это шмыганье носом могло означать лишь одно: Галина собиралась сообщить какую-то очень важную вещь. Она погладила Величко по голове, потрепала его волосы и, наконец, разродилась:

– Вася, ты должен пойти и во всем сознаться, – сказала Галина каменным голосом. – Чистосердечное признание облегчает… То есть смягчает… Ты должен…

Величко не огрызнулся, вздохнул ей в тон. Вот и пойми бабью логику. Вчера она была готова надеть на палец колечко, снятое с еще теплого трупа. А сегодня: ты должен сознаться и покаяться. Нет, эту логику мужчине понять не дано. Это выше человеческого понимания.

– Да, да, Галя. Сейчас я как раз об этом и думаю. Пойду и сознаюсь. А что мне терять? Через десять, ну, пятнадцать лет выйду еще не старым человеком. Не совсем старым. И ты еще будешь в полном соку. В соответствии.

– Вася, я говорю совершенно серьезно.

– И я серьезно, – кивнул Величко. – Ночью сегодня об этом думал, глаз сомкнуть не мог. Мальчики кровавые, девочки кровавые. И все такое в глазах. Нельзя с этим жить.

– Васечка…

– Только к тюрьме приготовиться надо, не на курорт собираюсь. Там в ванную я белье бросил. Простирни на скорую руку. А я другими делами займусь.

– Хорошо, Вася.

Вот единственные разумные человеческие слова, которые он услышал за последний день. А может, месяц. Когда Грибова вышла из комнаты, Величко еще некоторое время машинально переключал телевизионные каналы. Какую чертовню показывают. Взглянув на часы, решил, что пора потихоньку собираться в дальнюю дорогу.

* * *

Смеркалось, когда Акимов подъехал к своему дому. Поднялся на второй этаж, открыл дверь. Включил в кухне верхний свет и задернул занавески. Он не снял ботинки и куртку, все равно сейчас снова уходить.

Джек не встретил хозяина еще в прихожей, как прежде. Только сейчас, поскуливая, вошел в кухню, задрал кверху острую бело-желтую морду. Акимов вытащил из спортивной сумки, положил на стол и раскрыл пакетик с нежным говяжьим фаршем. По кухне поплыл запах парного мяса. Джек облизнулся, сел рядом со своей миской, ожидая угощения.

В пакетике фарша грамм триста, но Джек не съест и третьей части.

Четыре месяца назад собака стала издавать странные звуки, похожие на овечье блеянье. Через пару дней Акимов заметил другую странность. Джек долго пил воду из миски, а воды почему-то не убавлялось. Акимов отвел Джека в ближайшую лечебницу.

Пожилой врач ветеринар с седыми отвислыми усами оказался внимательным человеком. Он ощупал пальцами собачье горло и печально покачал головой. Затем написал на бумажке адрес ветеринарной академии, передал бумажку Акимову. «Если хотите, обратитесь туда, – сказал врач. – Я могу ошибаться, но я не ошибаюсь. У собаки рак пищевода. Она умрет месяца через четыре. От сильных болей и от истощения. Опухоль уже большая, пища почти не поступает в организм».

«Что вы посоветуете?» – сердце Акимова сжалось до боли. «Усыпляйте собаку, – врач пожал плечами. – Зачем мучить животное?» «Я сперва все-таки проконсультируюсь, – ответил Акимов. – Вы же сами сказали, что можете ошибиться».

Акимов выложил в миску говяжий фарш, ушел в комнату. Он не мог смотреть, как Джек будет давиться не проходящим через горло фаршем.

Акимов долго возился возле шкафа, собирая в дорогу сумку. Отсортировывал те тряпки, что возьмет с собой. Остальное пусть остается. Завтра он уедет. И в эту квартиру вернется не скоро, а может, не вернется никогда. Кажется, все. Вещи собраны, в комнате чистота, даже пыль с зеркала вытерта.