Через «Раритет» прошла масса людей, я имею в виду работников фирмы, и лишь единицы из них остались моими друзьями. Остальные ушли, затаив в сердце обиду. Кто-то перешел в конкурирующие фирмы, рассчитывая на более высокую зарплату, кто-то – просто присвоив себе часть вырученных от продажи книг денег.

Шопенгауэр говорил, что зависть – неотъемлемая часть человеческой души. Если человек видит, что кто-то добивается успеха или просто счастлив, то у него портится настроение и рождается лютая ненависть к счастливому человеку. Философ утверждает, что человек человеку – волк и никуда от этого не деться.

Я считаю, что каждый человек имеет право поступать так, как ему нравится. Просто свобода есть осознанная необходимость, как говорил великий Ленин. И люди, работающие в «Раритете», вынуждены придерживаться порядков, которые установлены в нем.

Когда я еще работал в наладке, мы с Сашей Жуканиным «шабашили» на разных производствах. Там царили свои внутренние порядки. Например, на винзаводе в Узбекистане утром посередине электоцеха ставили двадцатилитровую канистру с вином, и каждый желающий набирал кружку и утолял жажду. На пивзаводе в Бишкеке вовсю потчевали пивом, на мясокомбинате – колбасой. Я Жуканина сразу предупредил, чтобы он ни к чему не прикасался. На его недоуменное восклицание «Ведь даром же!» я спокойно разъяснил, что надо держать марку. Мы делаем дело, и нам за это платят. Если он хочет выпить пива или вина, то это, пожалуйста, но за свои деньги и не на рабочем месте. А если дать слабину и польститься на дармовое, то можно быстро потерять уважение людей. Другое дело, если это подарок и сделан он от чистого сердца и в знак уважения или дружбы. Тогда можно его принять, но ни в каком ином случае.

Трудно понять другого человека, если не хочешь этого или слушаешь лишь себя. Ведь у каждого человека своя правда. Слушать, что говорит тебе другой человек, очень сложно. На любое его слово у тебя есть свое, более значимое и важное. А должна быть обратная связь. Ты говоришь, а что при этом думает слушающий тебя?

Однажды зимой я был с другом в командировке в Риге. Первый и последний раз я был в этом замечательном городе. Хотелось посмотреть его достопримечательности. Пошли мы с другом к центральному костелу, там органная музыка на службах звучит. Не повезло нам, в тот день службы не было. Рядом стоит собор Святого Петра, шпиль которого высоко ввинчивается в небо. Узнали, что есть экскурсия на самый верх собора, оттуда должен грандиозный вид на Ригу открываться. Купили мы с другом билетики и вошли в собор. Внутри современный лифт функционирует – и сюда цивилизация добралась.

Наш экскурсовод прочитал нам лекцию о соборе, кроме нас, там еще четыре-пять туристов оказалось, и засунул всех в лифт. А сам внизу остался. Мне это обстоятельство как-то сразу не понравилось. Поднимаемся на верх шпиля, выходим из лифта – мать честная! Там пронизывающий ветрище с Рижского залива дует – зима ведь, снег хлопьями в лицо лепит. А экскурсовод наш ушлый сидит внизу в тепле и лекцию нам продолжает читать, мол, посмотрите направо, посмотрите налево, вглядитесь в даль. Мы же, группа несчастных экскурсантов, закутались в пальто, воротники подняли, шарфами лицо замотали, стоим, за перила держимся, чтобы нас с площадки ветром не сдуло. Один глаз высунем из-под шарфа, попытаемся разглядеть что-то в тумане да в сплошном снегопаде, о чем так увлеченно тараторит сволочь-экскурсовод, и опять прячемся от слепящего снега. Наконец, кто-то додумался нажать на кнопку лифта. Дверь его открылась, и вся наша заиндевевшая группа с ликующими криками ввалилась в кабинку лифта. Но не тут-то было! В кабинке напрочь отсутствовали какие-либо кнопки. Он управлялся только снизу ненавистным нам экскурсоводом!

Теперь слушать длинную лекцию стало немного веселей. Мы жались к друг дружке и, по крайней мере, были защищены от летящего снега. Время от времени кто-нибудь, самый любопытный, выскакивал из кабинки лифта наружу и пытался рассмотреть то, о чем так вдохновенно рассказывал экскурсовод-всезнайка. Смельчака сразу охватывал злой ветер, терпеливо ожидавший несчастную жертву, и залеплял мокрым снегом лицо. Отчаянный турист позорно отступал в спасительную кабинку. Время текло медленно, и, казалось, мы не дотянем до конца нашей экскурсии. Но вот раздался щелчок микрофона, и лифт понес нас вниз. Сколько радости светилось в глазах окружающих меня людей!

Так порой и мы, наслаждаясь своей речью и всезнанием, не замечаем, какой эффект производит наша речь на слушающих нас людей. Может, совершенно противоположный нашим ожиданиям?

И наоборот, когда, открыв рты, мы внимаем оратору, почему не задумываемся – а может, нам вешают лапшу на уши?

Один раз в Китае в вагон, в котором ехала наша туристская группа из одиннадцати человек, вошел китаец с целой охапкой мужских носков. Он начал что-то тараторить на своем «птичьем» языке, показывая достоинства своих чудесных носков. Он их жег огнем из газовой зажигалки, протыкал зубьями стальной расчески, рвал на куски – носки оставались совершенно целыми и невредимыми. Просто какие-то волшебные, несносимые носки. Дудашвили даже пошутил, что эти носки не требуют стирки, так как никакая грязь их не берет. С виду это были обычные синтетические носки. Наш народ начал ворчать, что китаец фокусник и эта демонстрация – сплошное надувательство. Но цена на носки оказалась очень низкой, и каждый набрал себе по нескольку пар. Получив деньги, китаец моментально испарился. Через мгновение раздался возмущенный возглас. Один из наших туристов решил проверить достоинства чудесных носков. Он сунул их в пламя газовой зажигалки. Вместо пятки на носке теперь зияла огромная оплавленная дыра. Несчастный испытатель гневно вертел поврежденным носком перед лицами хохочущих товарищей. Больше никто из нас не рискнул повторить фокусы китайского продавца.

Даже по внешнему поведению человека иногда нельзя понять, что с ним происходит.

На последнем курсе института мы, мужская часть студентов, были два месяца на военных сборах. Как-то раз мне довелось стоять на посту ночью с напарником. Пост – деревянный грибок на вершине холма недалеко от нашей воинской части. Дежурили мы по очереди, час один стоит, час другой. Пока один на посту, другой рядом «кемарит». Конечно, ни стула, ни топчана на посту по уставу не полагается. Вокруг пустое поле – ни деревца, ни пенька, лишь пыль, да выжженная трава.

Было около трех часов ночи. Я стоял под грибком, а мой напарник спал, присев на корточки. Время шло медленными, томительными шагами. Лагерь спал мертвым сном. Вокруг стояла особая ночная тишина. Я тоже потихоньку клевал носом.

Внезапно мой товарищ потерял равновесие и упал набок. Со сна он резко вскочил на ноги и тут же повалился наземь, словно подкошенный. Парень опять попытался встать, но снова упал кулем в пыль. Там он завертелся волчком, точно его била конвульсия. У меня сон как ветром сдуло. Подскочив к бьющемуся в пыли товарищу, я старался понять, что с ним происходит и как я могу ему помочь. На мою беду товарищ был из далекого села и с трудом говорил по-русски. Да, видимо, со сна он и сам не понимал, почему не может стоять на ногах. Вдобавок парень сильно перепугался.

В конце концов я разобрал, что он бормочет: «Нога! Нога!» Оказывается, при долгом сидении на корточках у студента затекла нога, и он не мог ею управлять!