Клюнул.

Деликатно так поклевал крошки на ладони, будто и не гонялся только что за этим мальчишкой.

— Ко-о…

— Хороший…

— Ко-о…

Филипп осторожно прошелся пальцами по шелковистым перьям. Погладил мизинцем гребень. И… то ли от его руки тепло передалось петуху, то ли от петуха Филиппу, или вообще это было что-то другое, но стало ясно: отныне Петька и Филипп никогда не сделают друг другу ничего плохого.

Не обращая внимания на сбежавшихся людей, Филипп выдернул из полукедов шнурки, соединил морским узлом, привязал конец к петушиной лапе.

— Пойдем, Петя…

Навстречу спешило все семейство Кукушкиных.

— Ты с ума сошел!

— Филюшка! Господь с тобой…

— Ай да Филя!

— Вот, — сказал Филипп Банану. — Всё. Я его забираю!

— Филипп! Ты рехнулся? — Это мама, конечно. — Петуха нам еще не хватало! Где он будет жить? Товарищ… э… продавец!..

— Ай, мальчик! Ты молодец, но это нельзя! Это не приз! Другой товар!.. Бери что хочешь: вот сапоги, вот сундук. Петуха нельзя!

— Сами же сказали, а теперь нельзя?! — взревел Филипп.

— Шутка была! Петух по другому списку. Вот, смотри, прейскурант! Хочешь, доплачивай десять рублей. Или старый рубль серебром…

Филипп мокрыми глазами обвел толпу. Но то ли сменились уже зрители, то ли изменилось их настроение.

— А ты потряси рубаху-то, — послышался добродушный совет. — Глядишь, и насыплешь денег, сколько надо. Вон их на тебе…

— Мама! — отчаянно сказал Филипп.

— Не выдумывай!.. Отдай дяде веревочку.

— Па-па!

— Ну, Филя… Если мама…

Вот так! Когда на столб лезешь, «Филя, давай!». А тут — «если мама»… Филипп закусил губу, чтобы не реветь при всех, рывками раскрутил вниз штанины и пошел прочь, ни на кого не глядя. Семейство Кукушкиных, смущенно окликая сына и внука, двинулось за ним. К счастью, очень скоро повстречались в толпе Лис, Рэм и Глеб — старший Рэмкин брат.

— Ребята, скажите хоть вы ему! — взмолилась мама. — Петуха захотел… Пусть он с вами погуляет, а нам еще надо в продуктовые ряды… Иван, ты где?.. Ну конечно! Сбежал уже пиво пить. Теперь не дождешься…

Филипп остался с ребятами. Но смотрел неласково. А как еще на них смотреть? Вчера только Лис уговаривала: «Нам без тебя скучно будет», а сегодня слиняли куда-то без него… Но Лис быстро сказала:

— Погляди, что мы тебе купили.

Она протянула стеклянный мутновато-прозрачный шар величиной с отборный «танькин мячик». Внутри что-то шевелилось и переливалось. Шаромультик! Эти игрушки делали на Стеклянном заводе по какому-то хитрому и таинственному рецепту. Берешь такой шарик в руку, пристально смотришь на него, и внутри появляются всякие фигурки, звери, кораблики, домики. То ли от тепла, то ли от действия биополя. Если постараться, можно увидеть то, что задумал. И даже целое кино прокрутить силой своего воображения. Редкая была игрушка, многие о такой мечтали. И Филипп… В другое время он возликовал бы, конечно, и простил бы Лис все прошлые обиды. Но сейчас только сдержанно вздохнул:

— Спасибо…

В шарике, который лег ему в ладонь, появился огненный петушок. А в голове — мысль: что, если попытаться продать шаромультик за десять рублей? Или за старый серебряный рубль, какие ценились в Соловьях наряду с бумажными червонцами?

Но кто купит у мальчишки?

Филипп глазами пробежался по толпе. И вдруг сказал быстро:

— Стойте, я сейчас!

Через некоторое время с ярмарки домой двигалась такая компания. Впереди Филипп с тяжелым и смирным Петькой на руках. За ним — Лис, Рэм и Глеб. Потом охающая бабушка, смущенный отец (найденный в пивном павильоне «Оазис») и мама. Рядом пылил отец Дмитрий с набитым покупками спортивным рюкзаком.

Он был тоже смущен. Мама говорила:

— Ну, право же, Дмитрий Игоревич, вы сами как дитя. Один подлетает: «Дайте взаймы», а другой сразу…

— Но, Екатерина Михайловна, не взаймы я, а от души. Ибо сказано, что ежели во благо ближнему, то…

— Во благо этому ближнему! А нам каково? Где мы будем держать такое чудовище?

— Что одно чудовище, что два… — хихикнула Лис.

— Екатерина Михайловна! Да я же и не уразумел сразу, что за петух-то… Оно ведь как было. Чадо подбегает: «Ой, скорее, очень вас прошу, а то кто-нибудь раньше меня купит». Я полагал, игрушка какая-то, а не живая Божья тварь… А в кармане с давней поры лежал этот рубль серебряный, с орлом еще, экспонат музейный, можно сказать. Я и не думал, что когда-то понадобится. А тут вижу: сам Господь предрасположил.

Филипп шевельнул лопатками, давая понять, что хотя он и благодарен отцу Дмитрию, но тем не менее отвергает его религиозную трактовку событий.

— Господь… — вздохнула мама, примиряясь с неизбежным. — Деньги Филипп занесет сегодня. Рубля такого нет, конечно, так что бумажную десятку…

— Помилуйте, Екатерина Михайловна! Я бескорыстно, чтобы дитя радовалось…

— Занесет, занесет… Все равно небось отправится к вам в эту сумасшедшую головоломку играть…

— Ага, мы придем, — сказал Филипп и ласково подул на Петькины перышки.

Сначала все шло обыкновенно. Рэм и Глеб выпросили на Станции несколько ящиков от аппаратуры, ловко разобрали их на рейки и сколотили во дворе у Кукушкиных большой курятник. Точнее, петушатник, потому что это было персональное жилище для Петьки. Петька там ночевал. А днем ходил по всему Луговому, ухаживал за курицами, время от времени лупил местных петухов — то есть вел обычную жизнь первого красавца и кавалера. Почти никого из людей к себе не подпускал. Только к матери и бабушке Филиппа относился снисходительно, поскольку они подсыпали в петушатник зерно и ставили воду. И еще он побаивался Лис (может быть, из-за лисьего имени этой девчонки, а скорее всего — вслед за хозяином). С некоторым уважением относился и к отцу Дмитрию. Возможно, и впрямь понимал, что благодаря ему попал к Филиппу.

Когда Филипп и отец Дмитрий в садовой беседке двигали по пересеченным проволокам похожие на зерна разноцветные шарики, петух, стоя на перилах, смотрел на это дело с одобрением и порой что-то советовал Филиппу:

— Ко-о…

С Филиппом они жили душа в душу. Где бы Петька ни гулял, стоило Филиппу посвистеть или покричать, как пышный кавалер оставлял млеющих от восторга хохлаток и пеструшек и мчался к своему другу. Часто они гуляли вместе (конечно, уже без всякого шнура на ноге). Бывало, что Петька в порыве нежности и преданности взлетал к Филиппу на плечо. Это, по правде говоря, было не очень приятно: лапы у него когтистые, сам тяжелый. Филиппа перекашивало на один бок, жесткие перья терли щеку и ухо. И все-таки это здорово: пройтись по поселку с такой грозной и роскошной птицей на плече. Правда, находились дураки и завистники, кричавшие в спину: «Ха-ха! Два петуха!» Они, очевидно, намекали на яркий костюм Филиппа. Но известно, что умные люди на глупые шутки внимания не обращают. К тому же стоило обернуться, как насмешники драпали.