Вошли двое солдат.

– Поместите арестованного в камеру.

Так все-таки за что он арестован? За то, что повел людей в атаку? Да нет, не за это, конечно. Об этом его и не спросили. Может, за то, что слишком много видел и ничего не забыл? Интересно. То есть было бы интересно, если бы не пахло большим сволочизмом. А что с ребятами? То же самое? Интересно: посадят вместе? И куда? Разведчики – народ тертый, не так-то просто будет удержать их на месте, особенно если обидятся…

Его привели в камеру; оказывается, и такая тут была – все в том же агралете ОСС. Кормовая его часть была отгорожена, и за узкой дверцей открылось помещение, тесное, как двухместное и двухъярусное поездное купе. Одиночка для двоих, всего простора – два шага на четыре. Кроме нар – или полок, если угодно, – только приклепанный ножками к полу столик. Такая же табуретка. Второго постояльца не было. Онго, изображая обиду, проговорил лбу, помещавшему его в камеру:

– Ранец мой что, замотаете? У меня там шмотье. Глядите, если!..

Ему не ответили. Мрачный тип не в куртке, а в мундире (от них в войсках давно уже отвыкли) – надзиратель, что ли, или как там его? – захлопнул железную дверь, и ключ скрипнул в скважине.

Онго огляделся. Даже иллюминатора здесь не было – лампочка под потолком и вентиляционная решетка. На нарах – матрасик, хорошо вылежанный, не мягче досок. Одеяло, толщиной в лист плотной бумаги. Правда, было вр.оде бы не очень холодно – наверное, еще станет со временем.

Он лег, сняв только башмаки, солдатские говнодавы на толстой подошве.

Укрылся одеяльцем. Думал, что не уснет от обид и волнений. Да нет, уснул все-таки и проспал, пожалуй, не меньше часа. Кемарил бы еще, если бы дверь снова не лязгнула. Подселяют соседа, значит.

Онго открыл один глаз. И тут же второй. Потому что привели не кого-нибудь, а разведчика. Того самого – молодого. Керо? Да, помнится, Керо.

– Привет, – сказал Онго. – С приятным свиданием. Выходит, нам судьба – жить вместе?

Парень, похоже, его не так понял. Оскалился:

– Слушай, ты… Хоть ты и был командиром… Если только полезешь ко мне, если только попробуешь – задушу на месте. Учти раз и навсегда.

Онго засмеялся, хотя вообще-то было не до смеха:

– Ты, друг, не в моем вкусе. Я жирных люблю, раскормленных, чтобы как на перине. А ты…

Парень свирепо глядел на него – похоже, руки у него чесались. Но все же сообразил, что шутка, и немного расслабился.

– Ну, тогда ладно. Побазарим?

– Давай-ка сперва выспимся по возможности.

– Тоже дело, – согласился Керо и одним прыжком оказался на верхнем лежаке. – До завтрака еще часа три, не меньше.

– Думаешь?

– Знаю.

– Я гляжу – ты много знаешь.

– Другому и половины хватило бы. Ладно, отбой. Уснули. Но Онго вскоре проснулся, сам не понимая почему. Почуял опасность? Нет, тогда пробуждение было бы совсем другим. Что же? Сон? Сон…

Сури вдруг приснился, вот кто. Очень ясно, совсем как наяву. Сначала Онго увидел (или, может быть, увидела? Потому что во сне этом, тоже в начале, она была еще девушкой) Сури таким, каким был он в последние полчаса их общения: возомнившим о себе до полного нахальства, разговаривавшим свысока, как полноправный мужик с какой-то там бабой, которую он только что оттрахал так, что только держись. Добившись своего (хотя это еще вопрос, кто больше этого хотел), решил поставить ее на место. Тогда, наяву, она сразу и послала его ко всем Арукам и еще подальше (научилась у пилотов вязать словесные кружева) и решила больше с ним не встречаться – какое-то время, конечно: пока не прочувствует и не приползет с извинениями. Из больницы, правда, пыталась до него дозвониться – но то было уже совсем другим делом. Так оно произошло тогда наяву; теперь же, во сне, Сури вдруг – как это во сне и бывает – мгновенно изменился: куда девалось его великое самомнение, где задранный носик, где уверенность в голосе! Совсем другого человека увидела (нет, теперь уже увидел) Онго: испуганного чем-то или кем-то, внутренне дрожащего солдатика в потрепанном обмундировании, пусть и с какими-то подофицер-скими бляшками на воротнике. К тому же солдатика безоружного, на ремне его, правда, виднелась кобура, но, похоже, пустая; что же это за род войск у него? Да все тот же, догадался Онго: электронный спецромб, там ему самое место, и войну он видит в лучшем случае на дисплее… Ах, Сури, Сури, милый мальчик, вот такого – опять слабого – я могла бы тебя снова полюбить, останься я женщиной, потому что это ты настоящий, таков ты есть, все вы, сверстники, на самом деле такие – слабые, перепрыгивающие из-под материнского подола прямо под юбку жены; а все, что вы на себя напускаете – до первой серьезной мало-мальски стычки с жизнью. Да, такого – могла бы, но меня, – той, нет уже и никогда не будет, так что не ищи у меня, паренек, защиты, не буди меня во сне, дай выспаться, потому что завтра тут с нами еще неизвестно, что приключится…

…Начальнику Объединенной Секретной Службы П Свиры веркому Гумо.

Личный шифр веркома на нынешний день. Сообщение 16/7-122(4).

Докладываю, что в соответствии с Вашим распоряжением все лица, успевшие побывать в интересующем Вас объекте до прибытия туда наших представителей, изолированы и находятся в нашем распоряжении. Предварительными допросами установлено, что как минимум один из них, рядовой первого (а не второго, как было ошибочно указано в ориентировке) разряда .Онго Ру не только ознакомился с содержанием объекта, но и составил о нем определенное и нежелательное впечатление. Жду ваших указаний относительно дальнейших действий с арестованными. Вечно преданный Вам триг-воин ОСС Раго, инспектор Восьмого ромба полевых войск".

"Триг-воину Раго, инспектору-8. Шифр секторальный. Сообщение получено.

Адресат в данный момент отсутствует. Сообщение будет переслано по месту его нахождения. Ответ последует. Дежурный инспектор Дирекции старший рог-воин Кимо".

Прочитав ответ, Раго только пожал плечами. Его. дело – вовремя доложить. А дальше – начальству виднее. Понятно, лучше было бы избавиться от арестованных побыстрее. Ну, нет – значит, нет. Пусть посидят лишний денек в камере.

– Я приказывал доставить ко мне того, кто разработал и возглавил операцию в клине Ком Сот. Я крайне удивлен: до сих пор я его не вижу. Вы что, хотите подать рапорт об отставке? Не надейтесь: во время войны никакие отставки не принимаются. Вот военный суд могу обеспечить, если вам так уж хочется острых переживаний. Что?

– Но, верком, там на месте возникли определенные затруднения.

– А вы знаете, на войне вообще приходится встречаться с затруднениями.

Однако люди нашего Института привыкли с ними справляться и не жаловаться! В чем же там дело? Хоть это вы знаете?