Он вздохнул.

– В положительном. То есть начать дело.

– Ах вот как. – Кусочек торта направился в сторону рта. – Что будешь делать?

– Валять…

– …дурака, – не удержался генерал, но вилочка в руке не дрогнула.

– Нет, дядя Миша, берите выше. – Андрей шумно втянул воздух, словно желая одолеть барьер.

– Беру выше, – поддержал игру генерал, поднимая вилочку с тортом на сантиметр.

– Валять валенки, – ответил Андрей.

Темный кусочек с тонкой светлой прослойкой сорвался с вилки и шлепнулся в тарелку. Но не рассыпался. Генерал закашлялся, а жена маленьким, но крепким кулачком заколотила мужа по спине.

– Андрюша, шути полегче. Не то оставишь меня безутешной вдовой.

– Тетя Люба, я не шучу. – Андрей выпрямился, потом подался к столу. – Это правда. Я на самом деле хочу продолжить давно начатое дело.

– Давно… начатое… дело? – прохрипел генерал.

– Конечно. Я ведь уже валял валенки в Сетявине. Получилось.

– Ты жил… в Сетявине? Брось, там дом давно завалился. Мы с Любой заезжали лет пять назад. Штакетины валялись, как рота пьяных солдат.

– А я их… протрезвил, – ухмыльнулся Андрей. – Они снова в строю. Были по крайней мере, когда я уезжал оттуда.

Генерал вытаращил глаза, потом расхохотался:

– Ты – и Сетявино! Ты – и валенки!

– Но почему, Михаил? – Любовь Николаевна возмущенно подняла голову. – Ты забыл, чем занимался мой дед? Значит, прадед Андрея? Я тебе рассказывала.

Генерал молчал. Потом скрестил руки на груди.

– А что, Андрей, вот этот твой выверт может оказаться самым правильным. Я почему пошел служить? Потому что все мужчины в нашем роду служили. При всякой власти. Видимо, в нас сидит какой-то нерв, которого нет в вашем роду. – Он указал на жену. – Ладно, не стану вторгаться в чужое пространство, Люба тебе все объяснит про нервы.

– Хотите, вам тоже сваляю? – спросил Андрей, испытывая неожиданный прилив благодарности к генералу. Он не ожидал столь явного одобрения, хотя уверял себя, что ему оно совершенно не важно.

– Еще бы. Конечно, – генерал кивнул. – Буду рад.

– А вам, тетя Люба, обещаю привезти парочку котов.

– Никаких кошек! – опередил жену генерал, которая уже открыла рот и снова закрыла с возмущенным лицом. – У меня аллергия на кошачий волос.

– Ми-иша, – простонала она. – Коты – это не кошки.

– А кто говорит, что кошки? У меня и на котов, и на кошек аллергия. Ты забыла?

– Дядя Миша, – Андрей крутил головой, с трудом сдерживая смех, – дядя Миша, коты – это короткие, без голенищ, валенки. В них приятно и уютно ходить дома.

– Правда? – На лице генерала возникло детское удивление. – Гм… Ну… ладно, таких котов я впущу в дом. А теперь, дорогой гость, прошу прощения. Меня ждут дела.

Когда Андрей и Любовь Николаевна остались вдвоем, она спросила:

– У тебя все в порядке, Андрюша?

– И да, и нет, – тихо ответил он.

– Я заметила по твоему лицу, ты постоянно о чем-то думаешь… постороннем.

– Да. Уже давно со мной такое. – Он усмехнулся.

– Женщина? Снова? – спросила она с сочувствием в голосе.

– Да, но совсем не то, о чем вы думаете. У меня перед ней… долг. Серьезный.

Любовь Николаевна побледнела:

– Неужели… ребенок?

– Нет. – Андрей отмахнулся. – У нее – нет.

Любовь Николаевна прыснула:

– А у какой-то… есть?

Андрей оторопело смотрел на тетку. В глазах светился такой интерес, что он расхохотался.

– Да кто их знает. Но пока не догнали. – Он подмигнул. – Нет, долг у меня даже не перед этой женщиной, а перед тем человеком, который ей задолжал.

– А теперь вы по-настоящему свободны от меня. – Они вздрогнули. Это генерал тихо открыл дверь и заглянул.

– Ты так торопишься удрать от нас? – спросила Любовь Николаевна у мужа.

Михаил Михайлович покачал головой:

– Просто я спешу сказать, что все вижу, поэтому оставляю вас наедине.

– Что такого необычного ты видишь? – спросила жена.

– Тетка жаждет поговорить с племянником. – Он деланно вздохнул и отвернулся.

– О чем, по-твоему, я хочу поговорить с ним… без твоих ушей? – Любовь Николаевна сощурилась.

– О чем не говоришь со мной уже лет тридцать, – сказал он. – О любви.

Жена засмеялась:

– Плохо считаешь, дорогой.

– Я ошибся? В какую сторону? – Он оживился и уже почти переступил через порог. Но вернул ногу обратно, за границу гостиной.

– Лет тридцать пять мы не говорим, – уточнила она.

– Вот как? – Генерал шире открыл дверь, ожидая уточнения. Он привык, что на самый простой, казалось, вопрос услышишь от Любы то, чего никак не ждешь.

– Потому что с тех пор, как мы поженились, мы не говорим о любви. – Она сделала ударение на слове «говорим».

– Дальше не надо, – расхохотался генерал. – Я понял, догадался. Я тоже смотрю телевизор после полуночи. – Он подмигнул Андрею. – Там показывают, чем занимаются, когда женятся. Какова у тебя тетка, да? Будь настороже, охраняй границы… дозволенного, мой юный друг.

Отсмеявшись, генерал снова закрыл дверь.

– Итак, я слушаю дальше, – сказала Любовь Николаевна докторским тоном. Она положила руки на стол, подвигала пальцами. Россыпи яркого солнечного света пробежались по рукам, соскользнули на голубую скатерть.

– Как прожекторы на море, – пробормотал Андрей и поморщился.

Она сцепила пальцы.

– Знаю, такие камни нужно носить вечером, но не могу себе отказать. Слаба. – Она наморщила нос. – Драгоценные камни любят вечерний свет. Но что такое вечер? Это кухня, это телевизор… Я надеваю их на работу. Берешь больного за щеки, заглядываешь в глаза, а между делом любуешься ими. – Пальцы с короткими ногтями заплясали по скатерти.

Андрей передернул плечами. Как похоже на тот стук, с которым навалились на борт краболова багры…

– А… Михаил Михалыч снова чем-то занят… особенным? – осторожно спросил Андрей.

– Своей библиотекой на сей раз. Проводит инвентаризацию, я бы назвала это осмотром внешних покровов и пальпацией. – Она засмеялась. – Хочет поделить книги межу сыновьями. Но и себя не забыть. Стало быть, на троих. – Она усмехнулась. – Никуда не денешься от русской традиции ни в чем. Троица – вечный символ.

Андрей рассказал ей все. Любовь Николаевна не прерывала.

– Я потрясена, Андрюша. Ты говоришь, что Юрий Орлов из тех парней, кого учили быть агрессивным? – Она помолчала. – Для того чтобы этому научить, нужно иметь задатки в характере. Иначе ничего не получится.