— Нет. Внимательнее смотри!

— Прорезаны?

— Точно!

— Ага… в них заворачивали что-то, что может прорезать ткань. Оружие?

— Похоже на то. А вот скажи мне, кому и зачем понадобилось тащить оружие в тюрьму? Причем, заметь, в немаленьком количестве! Без ножен волокли, чтобы побольше утащить.

— Скажи, а тюрьма, до того, как вы ее облюбовали, кем-то использовалась?

— Нет. До нас там никого не было.

— Стало быть, кто-то, о ком мы не знаем, притащил и спрятал там нехилое количество… ну, допустим, мечей.

— Это могли быть и те адепты Молчащих, которых мы здесь взяли.

— Могли, — соглашаюсь с ним. — И еще. Ты на горца, того, что в одиночке сидит, внимательно смотрел?

— Ну…

— А то, что он единственный, на ком нет ран, заметил?

— Э-э-э… ну, такое вполне возможно!

— После того как они отбивались там, под башней, им досталось почти всем, и только у него нет никаких ран. Он что, сразу оружие бросил? Это командир-то?

Монер чешет нос.

— Да… не очень похоже.

— И здесь, в тюрьме, ему зачем-то надо было попасть именно в данную камеру. Тебе ничего странным не кажется?

— Там есть подземный ход!

— Зачем тогда было тащить туда оружие? Можно было тихо уйти, никто бы и не засек. Во всяком случае — сразу. И по пути подобрать все, что угодно. Вот тайник там есть, это очень даже может быть.

— Я сейчас же переверну всю эту камеру вверх дном!

— И что? Ну, допустим, тайник отыщем. И что дальше? Горец только плечами пожмет — не знаю ничего. Не я прятал, не мне и ответ держать. Прикинь сам, сколько их там сидит?

— Меньше десятка.

— Что можно сделать такими силами? Взять ворота? Допустим. Но взять мало, их надо еще кому-то открыть!

— Кому-то — это в смысле для кого-то открыть?

— Ну да, это я так коряво высказался. Отряд, который штурмовал замок, наверняка уже рассеялся, и все они разбежались в разные стороны по лесу. Сомневаюсь я, что они так уж быстро соберутся вновь. И еще менее вероятно то, что они снова вернутся к замку. Нет, у этих ребятишек какое-то свое задание имеется.

— Так что же тогда нам делать?

— Если эти ребята захотят выйти из камер, то первым делом они снимут часового, который ходит по коридору. Понимаю, что оптимально было бы им пожертвовать, дабы уж совсем никаких подозрений не возникло у этих умников. Но откровенно тебе скажу, рука не поднимается. Я же этого человека на верную смерть отправлю. Никаких шансов защитить себя у него точно не будет. Поставить на пост и ничего не сказать? Можно, конечно, никому ничего не говорить. Только как потом его родным в глаза смотреть? Ей-богу, проще уж всех этих субчиков прямо в камерах перестрелять!

Монер задумчиво смотрит на башни.

— А пускай они напьются!

— То есть?

Мы с монахами уже полчаса сидим на лестнице и слушаем, как в тюремном коридоре пьянствуют солдаты. На улице уже стемнело, и для хитроумных горцев это самое рабочее время. Было бы таковым, если не иметь в виду досадную помеху — разгулявшихся охранников.

А те, пользуясь отсутствием капрала, который ушел отсюда еще час назад, сославшись на недомогание, разошлись вовсю! Уже трудно сказать, какая по счету бутылка звякает об пол. Хотя для четырех здоровенных парней это не слишком уж большая доза.

Шум становится сильнее, уже можно разобрать отдельные слова. Так, у гуляк закончилось вино, и один из них уговаривает собутыльников сходить за добавкой.

— Да ладно, парни! Говорю же вам, что эта девка смотрит на меня масляными глазками!

— Врешь ты все! Было бы на кого глядеть!

— А откуда взялось вино, что мы сейчас пьем? Ты же принес всего одну бутылку. И Трой одну. А посчитай, сколько их лежит на полу.

— Пять.

— И откуда взялись еще три?

— Ну… Я не смотрел.

— А вот этим подарком меня и угостила разлюбезная моя Лия. Она знает, чем можно польстить старому солдату!

— Уж не замуж ли она за тебя собралась?

— Чем же я не жених?

— Да у тебя за душой ни гроша! Сколько ни есть денег, ты все пропьешь.

— Так зачем же мне тратить деньги на выпивку, коли у милорда такие здоровенные винные подвалы? А моя разлюбезная вдовушка служит на кухне и в эти подвалы ходит по пять раз в день.

Среди солдат наступает молчание. Окосевшие от выпивки мозги осмысливают сказанное. Спустя некоторое время большинство присутствующих приходит к одному мнению: надо идти за вином.

— Вот мы сейчас и посмотрим, врешь ты или нет.

— Так вы что — все сразу со мной и попретесь?

— А чего? Боишься, что эти оборванцы куда-нибудь сбегут? Для этого им потребуется по меньшей мере перегрызть решетку. А таких зубов ни у кого из них нет. Капрал же не появится раньше утра. Его сегодня стукнули по шлему, и голова у него гудит, как пивной котел.

Топот ног — охранники идут к лестнице. Заворачивают за угол и поднимаются наверх.

— Милорд? — шепчет мне один из них. — Мы все правильно сделали?

— Отлично сыграли, Майн! В какой-то момент я сам в это поверил.

— Самое трудное, милорд, состояло в том, чтобы выливать на пол вкусное вино! Поистине, сердце кровью обливается!

— Там наверху стоит корзинка. Можете забрать ее с собой. По бутылке на брата там уж точно отыщется. А утром я отблагодарю вас отдельно.

Один из монахов босиком бесшумно спускается вниз. Ложится на пол и осторожно выглядывает из-за угла. Некоторое время он лежит неподвижно, потом внезапно приподнимает руку — условный сигнал.

— Так, — шепчу я Лексли, — открылась дверь одиночной камеры.

— Настолько тихо?

— Видимо, там что-то для этого специально придумано. Подождем.

Спустя некоторое время монах прячет голову и осторожно поднимается наверх. Машет нам рукой, и мы все вместе, стараясь не шуметь, выбираемся во двор.

— Милорд! — подбегает ко мне монах. — Он открыл двери остальных камер. Раздал мечи горцам.

— Они идут наверх?

Пока нет. Что-то делают там.

Мы рассредоточиваемся по двору и прячемся кто куда. Для этой цели еще днем сюда притащили несколько телег и воз с сеном. По всему замку заранее попрятались наблюдатели. Я постарался прикинуть все возможные пути следования злодеев и расставил своих людей таким образом, чтобы перекрыть все направления.

Проходит еще минут пять, и у выхода на улицу появляется первый персонаж. На нем полный доспех пехотинца. Только без щита и копья. Он останавливается на пороге и внимательно осматривается по сторонам. Вокруг пусто и тихо. Только на стене видны покачивающиеся факелы мерно расхаживающих часовых. В самом же дворе никакого движения нет.