— Все равно… — не соглашается сероглазка. — Не увидеть своего сына… это плохо.

Ну, и как ее разубеждать? Тем более что и сам думаю так же. Нежно поглаживаю Мирну по голове, и она затихает, прижавшись ко мне.

Барон неслышно встает и выходит из комнаты…

Наутро, спустившись во двор, встречаю около башни Лексли. Словно оправдывая название своего подразделения, он, развалившись на лавочке, греется под лучами солнца.

— Балдеешь? — плюхаюсь я рядом.

— Беру пример с тебя! Ты-то всю ночь нежился на чистых простынях! А я в седле трясся.

— И как? Оно того стоило?

— Да. Увидев мой шеврон, барончик, как ты говоришь, раскололся. До самой задницы! За все эти фокусы надо сказать спасибо Одноглазому! Кстати, барон сотрудничает с ним давно!

— И много на этом заработал?

— Сначала зарабатывал. А потом пристрастился к этому зелью, что делает вожак горцев… так что теперь он работает исключительно за него.

— То есть ему платят наркотой?

— Да.

— Ага… и много здесь таких?

— Слава всевышнему, не очень. Барон назвал еще двоих, больше он никого не знает. Лэн распорядился послать туда солдат — надо прихлопнуть эти змеиные гнезда! Пока в них не вывелись новые гадюки.

— Как давно спланировали это нападение?

— Месяц назад.

— И так быстро перебросили сюда столько народу?

— А они и так тут были. Мелкими группами отсиживались в разных местах. Зачем-то Одноглазому это было нужно. Им просто приказали собраться вместе, вот и все.

— Угу… надо думать, эти ребятки тайно следили за маршрутами транспортировки зелья… Надо будет их потрясти на этот счет.

— Уже… — зевает Кот.

— В смысле?

— Брат Монер занялся этим полезным делом. Рон — так еле на ногах стоит, пошел спать.

— Ну, так я его навещу! Пускай заодно и пленников, захваченных при штурме, потрясет! Интересно мне выяснить, кто ж тут такой умный отыскался?

Подвалы в замке глубокие, и тюрьма тут серьезная. Мне пришлось преодолеть три лестничных марша и две основательные двери, прежде чем я спустился на нужный уровень.

Дознанием занимались монахи. И в этом нелегком деле они как-то обходились без «испанского сапога» и прочих прелестей. Хотя… душу выворачивали качественно! И основательно! Уж и не знаю, что было бы лучше…

Увидев меня, брат Монер встает и почтительно наклоняет голову.

— Как успехи у заплечных дел мастеров? — подкалываю я его.

— Отряд, штурмовавший замок, прибыл сюда недавно. Последний боец подошел к ним неделю назад.

— Чем они питались?

— Кони — травой, а каждый прибывший боец вез с собою запас еды на две недели. Да и местные помощники им в этом поспособствовали. Не очень изысканно, но сытно. А воды в лесу полно.

— Кто разработал план нападения?

— Все уцелевшие командиры горцев называют одно имя…

— Одноглазый?

— Точно так!

Значит, Одноглазый… Мало того, что он местный наркобарон, так еще и вояка неплохой. Два в одном, так сказать. Пора уже этого талантливого товарища к ногтю. Да поскорее…

Вместе с Монером выходим в коридор и идем вдоль камер. Дверей в камерах нет, вместо них прочные решетки, и видеть обитателей тюрьмы мы можем хорошо. Только нижняя часть решеток заделана досками, прикрывая от наших взглядов пол и частично скрывая лежащих на нем людей. Все прочее просматривается.

Многие горцы ранены, видны наспех сделанные повязки. Настроение понурое, видать, не ожидали такого резкого облома. Здесь есть и те, кого взяли в плен пехотинцы, и те, кто был захвачен в тоннеле. На нас они почти не смотрят.

Осмотрев камеры, киваю монаху и направляюсь на выход.

И уже почти выйдя на улицу, останавливаюсь.

Стоп!

Какая-то мысль гвоздем засела у меня в голове…

Что-то я там такое увидел…

Раненых горцев?

Нет, не то.

Повязки, лежащие на полу тела… нет, что-то было еще.

А что?

Я с ними не разговаривал, так что это меня затронуть не могло. Но что же дернуло меня?

Несостыковка… точно! Какая-то деталь не вписывалась в общую картину. И я ее увидел. Но что это за деталь?

Слова? Не было слов, я только с монахом говорил.

Внешний вид горцев?

Ерунда, все они сейчас выглядят одинаково.

Наличие ран?

Теплее… но это не все.

Взгляды…

Глаза! Точнее — их выражение! Этот торжествующий взгляд охотника, только что поймавшего свою дичь! И оттого не сумевшего сдержать эмоций. Вот что меня зацепило!

— Ты с ним говорил?

— Нет. Оставил напоследок. Он самый буйный изо всей этой шайки. Даже со своими не может рядом сидеть — постоянно в драку лезет. Они и попросили его куда-нибудь отсадить.

— И ты отсадил его в одиночную камеру…

— А куда же еще? Тюрьма тут хоть и серьезная, однако же не очень большая. На такое количество пленников она просто не рассчитана. — Монер пожимает плечами.

— Так-так-так… — в волнении я начинаю кружить по комнате. — Маленькая, говоришь… А камеры осматривали?

— Они все были пустыми. Только в одиночке лежал какой-то хлам, и его выбросили во двор.

— Какой хлам?

— Тряпки какие-то.

— И где они сейчас?

— В мусорной куче, где ж еще?

— Пошли туда!

Искомое тряпье мы отыскали сразу — его с энтузиазмом рвали собаки. Солдаты отгоняют псов и отбирают у них тряпье.

Присаживаюсь на корточки и разглядываю его.

— Брат Монер! А вот скажи-ка мне — что такого привлекательного в этих тряпках, раз за них собаки грызутся?

Он присаживается рядом и ворошит мусор.

— Хм-м… ничего особенного не нахожу… скользкие они…

— Отчего? — во мне проснулся криминалист.

— Ну… жиром испачканы.

— Испачканы?

Монах вопросительно на меня смотрит.

— Не испачканы, брат Монер! А пропитаны! Зачем, как ты полагаешь?

— Ну… причин может быть много.

— Может. Не спорю. А в нашем случае? Какая причина самая вероятная?

Монах совершенно по-русски чешет в затылке. Наклоняется и рассматривает тряпки.

— Они местами порваны…