Гэбриел твердо поставил ноги на пол и подался вперед:

– А вот это разумное предположение. Мы все знаем, что она от чего-то бежала. Наверняка от него, какое тут еще может быть объяснение?

Он вдруг оживился, как будто ему бросили спасительный круг.

– В данный момент все это домыслы, – сказал Тед. – Мы можем создавать какие угодно сценарии и предполагать все что угодно, но гадать бесполезно, пока у нас на руках нет фактов. А принимать окончательное решение, правда это или нет, будет только Эддисон. Может быть, она хотя бы отчасти вспомнит, что именно с ней произошло и кем она была. Остается сидеть и ждать.

Блайт хотелось расцеловать мужа. Он всегда был спокойным голосом разума и здравого смысла, часто разрешал семейные споры.

– Ну что ж, – сказала она, – давайте перестанем тыкать пальцем в небо и расстраиваться о том, что может и не быть правдой. Согласны?

Хейли кивнула, но Гэбриел убежденным не выглядел. Он поднял глаза на мать:

– Я должен кое о чем тебя спросить.

Она выжидала.

– Ты собираешься звонить Дарси? Рассказать, что случилось?

В первый раз с тех пор, как появился Джулиан Хантер, она рассердилась на сына. Неужели он настолько одержим своим чувством к Эддисон, что сомневается в собственной матери, которая всегда с ним заодно?

– Естественно, нет. Как ты можешь такое говорить?

– Мам, давай честно. Ты никогда не была в восторге от нашего с Эддисон брака.

Блайт вспыхнула.

– Только потому, что за тебя боялась, – сказала она и с жаром добавила: – И не напрасно.

– Ладно, ладно, – вмешался Тед. – Давайте все снова сядем и успокоимся. Взаимные нападки ничего не поправят.

Гэбриел молча смотрел в потолок. Потом перевел взгляд на Блайт и сказал:

– Прости. Я не знаю… Ничего не соображаю сейчас.

Она подошла к дивану, села и привлекла сына к себе.

– Ничего страшного. Понимаю. Мне тебя очень жалко, столько переживаний.

Он уткнулся ей в плечо, и она чувствовала, как его тело вздрагивает от плача, как будто он снова маленький мальчик и разбил коленку или сломал игрушку. Только в этот раз пластырь или тюбик клея не помогут. Сейчас разбито его сердце. И все, чего могла желать Блайт, – чтобы ее сын никогда не встретил женщину по имени Эддисон Хоуп.

Я смотрю через окно, как на дорожку въезжает черный «ягуар» и из него выходит Джулиан. Его внешность снова производит на меня впечатление, хотя и не вызывает никаких чувств. Мое сердце все еще принадлежит Гэбриелу. Отхожу от окна, иду к двери и открываю прежде, чем он успевает постучать.

Он широко улыбается:

– Привет.

– Привет, – отвечаю я и внезапно робею.

Он поднимает бровь:

– Я могу войти?

С моих губ срывается нервный смешок.

– Конечно. Пожалуйста.

Распахиваю дверь, и он заходит. Джиджи и Эд в гостиной, они убедили меня разрешить им присутствовать. Джиджи поставила поднос с кофе и булочками.

– Пожалуйста, проходите, садитесь. Надеюсь, вы не возражаете, если Эд и Джиджи поучаствуют в разговоре. Они для меня стали как родители, – объясняю я.

По его лицу на миг пробегает тень, но я не могу разобрать, что это значит.

– Конечно.

Он ставит на пол рядом с собой портфель и вынимает из него папку:

– Вот твое свидетельство о рождении, водительские права, паспорт.

Он передает мне папку, я внимательно проверяю каждый документ. Вот мое фото и дата рождения – 8 июня 1984 года. До сих пор в себя не могу прийти от потрясения.

Он вытаскивает из портфеля еще одну бумагу:

– Свидетельство о рождении Валентины.

Я беру ее дрожащей рукой. «Мать», а ниже – «Кассандра Хантер».

– Что ж, наверное, это подтверждает, кто я. Так вы можете сказать мне, что случилось в тот день, когда я исчезла?

Он откашливается:

– Я вернулся из больницы – входная дверь открыта настежь. Было около семи, уже стемнело. На полке в прихожей – твоя сумочка и телефон, но тебя нет.

– А были следы борьбы, может быть, что-то сдвинуто? – спрашивает Эд.

Джулиан качает головой:

– Нет, и соседи ничего не видели. Конечно, наш дом стоит в уединенном месте. Но я нанял детектива, который опросил всех в округе, – и ни одного свидетеля. Ты как будто испарилась.

Какая-то бессмыслица.

– Может быть, я впустила кого-то, и меня похитили? А потом сбежала? Правда, я так и не понимаю, почему ничего не помню.

– Мы два года пытались понять, что произошло. Но ты должна кое-что знать.

Он вздыхает:

– Ты принимала лекарства от депрессии и тревожности.

– Что?

– Не хочу сразу все на тебя вываливать, но у тебя было не самое легкое детство. Ты очень… травмирована.

Травмирована? Первый раз слышу что-то, в чем точно есть правда. Я всем телом чувствую эту травму, я знаю, что прошла через нечто совершенно ужасное. И это объясняет мои страшные видения.

– Расскажите. Мне нужно знать все. И не подслащайте пилюлю.

Джулиан выдерживает паузу, смотрит на всех нас по очереди.

– Когда тебе было двенадцать, твои родители погибли в автокатастрофе. Других родственников не осталось, и ты переходила из одной приемной семьи в другую. К сожалению, в некоторых из них с тобой обращались крайне скверно. Когда мы познакомились, ты как раз проходила из-за этого лечение.

– Так вот почему… – я опускаю глаза на свои запястья.

– Трудно сказать, но ты боролась с депрессией, вызванной твоим прошлым. Я думал, ты с ней справилась, но после рождения Валентины тебе опять стало хуже. И тогда ты…

Он остановился и с силой выдохнул:

– Ты точно хочешь, чтобы я начал эту тему прямо сейчас?

Я с облегчением принимаю возможность отсрочки. Предпочитаю услышать это наедине.

– Честно говоря, скорее нет. Может быть, я сначала обсужу все это со своим врачом… если к нему или к ней еще можно обратиться.

– Можно. Еще я хотел предложить тебе пройти сеансы гипноза, чтобы попробовать восстановить память. Раньше это срабатывало. Ты подавила кое-какие свои детские воспоминания, по вполне понятным причинам.

Мысль о гипнозе наполняет меня одновременно надеждой и страхом. С одной стороны, я уже почти перестала надеяться, что раскрою свое прошлое, стану настоящей личностью, восполню все пробелы в памяти. С другой – воспоминания принесут невыразимую скорбь о тех, кого я потеряла, и о том, что пережила.