– Поклянись жизнью своего сына, что сдержишь слово, – велел он Филену.

– Клянусь, – сказал Филен.

Томас указал на высокие скалы, где укрывалась Женевьева.

– Она драга, – сказал он. – Если нарушишь клятву, Филен, она изведет тебя.

– Я не причиню тебе вреда, – сказал Филен серьезно. – И они, – он глянул на остальных коредоров, – тоже ничего худого не сделают.

Томас понял: выбирать не из чего. Либо нужно довериться Филену, либо отсиживаться в скалах, где даже нет воды.

– Он твой, – промолвил лучник, шагнув в сторону от мальчика.

– Спасибо, – произнес Филен серьезно. – Но скажи мне…

Эти последние три слова остановили Томаса, уже повернувшегося, чтобы увести лошадей обратно к скалам.

– Скажи мне, англичанин, зачем ты сюда пришел? И почему один?

– Не ты ли говорил, что знаешь обо всем, что происходит между Бера и горами?

– Потому и знаю, что спрашиваю у людей, – ответил склонившийся над мальчиком Филен.

– Я такой же изгой, как и ты, Филен. Беглый преступник. Я действительно совершил то, в чем меня обвиняют.

– И в чем тебя обвиняют?

– В укрывательстве еретички.

Филен только пожал плечами; очевидно, в иерархии преступлений, превративших этих людей в изгоев и разбойников, такой поступок не числился среди первостепенных злодеяний.

– Если ты и впрямь ударился в бега, – сказал он, – подумай, может, тебе стоит присоединиться к нам. Но сперва позаботься о своей женщине. Я не солгал. Она ранена.

Он оказался прав. Томас отвел лошадей к скалам и позвал Женевьеву. Не дождавшись ответа, он взобрался к ущелью и нашел ее с арбалетной стрелой в левом плече. Стрела пробила ее серебряную кольчугу и раздробила ребро слева над грудью. Женевьева была бледна, дышала прерывисто, вокруг валялось много страшных черных стрел. Когда Томас приподнял ее, она заплакала.

– Я умираю, – пролепетала девушка, но крови изо рта не было.

Томас не раз видел такие раны. Многие после них выживали, хотя и умирали от них нередко.

Он отнес ее на руках вниз; для нее это было очень болезненно, но она крепилась и даже нашла в себе силы, чтобы с помощью Томаса сесть в седло. Сквозь кольчугу просачивалась тонкая струйка крови. Она сидела обмякшая, взгляд ее потускнел, а подошедшие поближе коредоры с любопытством ее разглядывали. Глазели они и на Томаса и боязливо крестились при виде огромного лука. Все они были худые и изможденные – сказывался неурожайный год; найти пропитание было нелегко, изгоям же приходилось особенно трудно. Сейчас, когда они по приказу Филена убрали оружие, в них не было ничего устрашающего, они вели себя миролюбиво и смотрели жалостливо. Филен поговорил с ними на местном языке, а потом, усадив сына на одну из костлявых лошадей, на которых коредоры преследовали Томаса и Женевьеву, он начал спускаться по склону холма к Астараку.

Томас пошел с ним, ведя под уздечку лошадь Женевьевы. Кровь на задней ляжке кобылы запеклась, и хотя шаг ее был затрудненным, рана казалась не такой уж серьезной, и Томас решил, что извлечь стрелу можно будет и попозже.

– Ты их главарь? – спросил он Филена.

– Только тех людей, которых ты видел, – ответил разбойник, – да и то, наверное, уже нет.

– Уже нет?

– Коредоры любят успех, – ответил Филен, – и не любят, когда приходится хоронить своих мертвецов. Наверняка найдутся такие, кто решит, что он справится на моем месте лучше.

– А как остальные раненые? – спросил Томас, указав кивком вверх на холм. – Почему они не пошли в аббатство?

– Один не захотел, предпочел вернуться к своей женщине, а остальные… Они, вероятно, умрут. – Филен бросил взгляд на лук Томаса. – Некоторые не хотят идти из страха, что их выдадут и возьмут в плен. Но меня Планшар не предаст.

Женевьева нетвердо держалась в седле, и Томасу приходилось ехать рядом, чтобы поддерживать ее. Девушка молчала. Глаза ее оставались тусклыми, кожа бледной, а дыхание еле ощутимым, но она достаточно крепко держалась за луку седла, из чего следовало, что жизнь в ней еще теплится.

– Согласятся ли монахи ее лечить? – с беспокойством спросил он Филена.

– Планшар не отказывает никому, – ответил тот, – даже еретикам.

– Планшар – это здешний аббат?

– Да, – подтвердил Филен, – кроме того, он просто хороший человек. Когда-то я был у него монахом.

– Ты? – Томас не сумел скрыть удивления.

– Ну не то чтобы полноправным братом, просто послушником. А потом встретил девушку. Мы ставили палки в новом винограднике, она принесла ивовые прутья для лозы и…

Филен пожал плечами, как будто все прочее было настолько очевидно, что тут и говорить не о чем.

– Я был молод, – закончил он вместо этого, – и она тоже.

– Мать Галдрика? – догадался Томас.

Филен кивнул.

– Она уже умерла. Аббат тогда пожалел нас. Сказал, что у меня, видать, нет призвания, и освободил от обета. Мы стали арендаторами аббатства, арендовали маленькую усадьбу, но в деревне меня невзлюбили. Ее родные хотели выдать ее за другого человека, а меня считали человеком никчемным. Меня едва терпели, а когда она умерла, явились, чтобы сжечь мой дом и выгнать меня прочь. Я убил одного мотыгой, а они заявили, будто это я затеял стычку, и вышло, что я убийца. Мне оставалось либо бежать, либо дать отволочь себя в Бера и вздернуть на виселице.

Он вел лошадь сына через маленькую, сбегавшую с холма речушку.

– Колесо Фортуны – кажется, так это называется. Вращается и вращается, то вверх, то вниз, но я, похоже, чаще оказываюсь внизу, чем вверху. Теперь вот и Дестрал свалит всю вину на меня.

– Дестрал?

– Наш главарь. Его имя означает «топор», и именно топором он и убивает.

– Его здесь нет?

– Он послал меня разведать, что происходит в Астараке, – ответил Филен. – В старый замок заявились люди и что-то копали. Дестрал думает, что там ищут клад.

«Грааль! – подумал Томас. – Там ищут Грааль. А вдруг его уже нашли?»

Впрочем, эту мысль он тут же отбросил: известие о такой находке мигом разлетелось бы по всей округе.

– Но до Астарака мы так и не добрались, – продолжил Филен. – Устроили привал в лесу и как раз собирались сниматься с лагеря, когда увидели вас.

– Поживиться решили?

– Мы бы выручили за тебя сорок монет, – признался Филен. – Сорок полновесных золотых.

– Ого, – заметил Томас. – Это на десять монет больше, чем получил Иуда. Причем с ним расплатились сребрениками.

Филен натянуто улыбнулся.

После полудня они добрались до монастыря. С севера налетали порывы холодного ветра, гоня дым кухонного очага к воротам, где их встретили два монаха. Филену кивнули и без лишних вопросов позволили отнести сына в лазарет, а вот Томаса не пропустили в ворота.