Блюхером, яростно атаковали селение Шёнефельд, расположенное недалеко от того места, где речка Парта «втекает» в город Лейпциг. Генералы Лагранж и Фридрикс, защищавшие этот важный пункт, отбили семь атак и семь раз выбивали противника из домов, которые он занимал. В этом бою был убит генерал Фридерикс. Это был великолепный, очень смелый офицер. Он, помимо своих высоких моральных качеств, отличался тем, что был самым красивым мужчиной во всей французской армии.

Тем временем, враги вот-вот могли стать хозяевами Шёнефельда, когда маршал Ней примчался на помощь этой деревне, и она осталась в руках французов. Маршал Ней был контужен в плечо, что заставило его оставить поле боя.

С наступлением ночи обе армии на основном протяжении линии фронта оставались на тех же позициях, как и в начале сражения. В тот вечер кавалеристы моего полка, а также кавалеристы всех остальных полков генерала Себастьяни привязали своих лошадей к тем же коновязям, какие служили им за три дня до этого. Почти все батальоны заняли те же самые бивуаки. Таким образом, результат подобной битвы был неопределённым, хотя враги и праздновали свой успех. Причиной этой неопределённости было то, что мы не сдали ни пяди своих позиций, несмотря на то что уступали противнику в численности и против нас шли почти все народы Европы. Кроме того, в наших рядах оказалось множество предателей!

Английский генерал сэр Роберт Вильсон, находившийся в Лейпциге в качестве британского представителя, чьи свидетельства нельзя даже заподозрить в симпатии к нам, говорит следующее об этой битве: «Несмотря на предательство саксонской армии в разгар боя, несмотря на огромную, постоянную смелость войск союзников, им не удалось отнять у французов ни одну из деревень, которые те хотели удержать в связи с важностью этих населённых пунктов для сохранения ими своих позиций. Ночь завершила все действия, принеся французам, особенно защитникам деревни Пробстхайда, славу, поскольку они сумели внушить противнику благородную зависть!»

После захода солнца, в тот момент, когда темнота начинает опускаться на землю, я получил приказ прекратить по всей линии расположения моего полка бесполезную стрельбу, которая обычно следует за серьёзными столкновениями. В таких случаях не без труда удаётся разнять противников, только что сражавшихся друг с другом, и приказать стрелкам прекратить огонь и собраться, чтобы присоединиться к своим полкам. Нельзя сделать это, используя барабаны или трубу, поскольку враг при этом, узнав о распоряжении прекратить огонь, смог бы воспользоваться моментом и неожиданно атаковать наши передовые посты. В такой ситуации надо отдавать приказы командирам взводов, а те, в свою очередь, посылают унтер-офицеров добираться в тишине до своих постов. Враг действует таким же образом, вскоре стрельба постепенно замолкает и в конце концов полностью прекращается.

Дабы убедиться, что ни один часовой не забыт где-нибудь на поле боя и что отход к бивуаку проходит в полном порядке, я обычно приказывал командовать этим отходом какому-нибудь капитану. В тот вечер данная задача выпала на долю человека по имени Жоли. Это был образованный, очень способный и очень смелый воин, однако он отличался некоторым упрямством. Его упрямство проявилось уже за несколько месяцев до сражения при Лейпциге, когда ему было поручено распределить среди офицеров конское пополнение. Этих лошадей император подарил тем офицерам, кто участвовал в Русской кампании. Несмотря на мои замечания и на замечания его собственных друзей, г-н Жоли выбрал для себя великолепную белую лошадь. От неё и я, и все мои товарищи отказались именно из-за того, что она была слишком заметной. Я поначалу отдал её трубачу. Так вот, вечером 18 октября в тот момент, когда г-н Жоли, выполняя свои обязанности, двигался шагом позади линии стрелков, его белая лошадь была так хорошо видна противнику, несмотря на темноту, что и лошадь, и её хозяин были серьёзно ранены. Капитан получил сквозное пулевое ранение. Он умер в ту же ночь в одном из домов Галлеского предместья, куда накануне я приказал перевезти майора Позака.

Рана последнего была неопасной, однако он был огорчён мыслью о том, что французская армия, скорее всего, уйдёт, а он останется пленником противника и враги отнимут у него почётную саблю, подаренную ему первым консулом после битвы при Маренго, когда Позак был всего лишь унтер-офицером. Я постарался успокоить его, взяв на себя заботу об этой славной сабле. Один из полковых хирургов привёз её во Францию, и, когда Позак вернулся на родину, он вновь обрёл своё почётное оружие.

Глава XXX

Критическое положение. — Недостаток предусмотрительности при организации отступления. — Прощание с королём Саксонии. — Излишнее великодушие Наполеона. — Союзники входят в Лейпциг. — Преждевременное разрушение моста через Эльстер. — Какова была судьба моего полка

Наконец ужасное сражение, свидетелем которого были поля, окружавшие Лейпциг, сменилось ночным покоем. Тогда командование обеих сторон смогло рассмотреть своё положение.

Позиция императора Наполеона была крайне неблагоприятной: действительно, этого великого человека уже ругали за то, что он не отступил за Заале за неделю до битвы, когда ещё мог спасти свою армию, вокруг которой несравненно более многочисленные вражеские силы готовы были сомкнуть своё железное кольцо. С тем большим основанием многие военные не одобряли операции императора, когда под Лейпцигом он дал полностью окружить себя на поле сражения вражеским войскам.

18 октября в 11 часов утра австрийский корпус Лихтенштейна овладел деревней Клейнцшохер на левом берегу Эльстера, и в какой-то момент дорога из Лейпцига в Вайсенфельс, остававшаяся единственным путём отступления для французской армии, была перерезана, и вся армия Наполеона оказалась полностью окружена.

Правда, эта критическая ситуация сохранялась на протяжении всего лишь получаса, но не было ли неосторожностью подвергать себя риску ужасных событий, которые могли бы за этим последовать? Не было ли более разумным для главы нашей армии «спрятать» её за горами Тюрингии и за рекой Заале до того, как вражеские силы сомкнутся, чтобы окружить французскую армию?

Мы подходим к критическому моменту. Французы сохраняли свои позиции в течение всех трёх дней, что длилась битва, но этот моральный успех был достигнут лишь ценой громадного кровопролития. Французы потеряли около 40 тысяч человек убитыми и ранеными. Правда, противник потерял не менее 60 тысяч человек. Разница огромна и не в пользу врага. Эти потери можно объяснить исключительно бестолковым упрямством, с каким они атаковали деревни, где мы укрепились. Но поскольку количество людей в армиях союзников было неизмеримо больше, чем во французской, то наши войска, потеряв 40 тысяч бойцов, были, соответственно, больше ослаблены, чем войска противника. Добавим к этому, что