Эльярд развел руками, демонстрируя, что полностью её понимает.

– Я знаю, как трудно признать…

– Нет. Я понимаю, вы видите такое каждый день. Но это моя дочь. Я не приму паллиативное чего-то там. Я хочу знать, что можно сделать, чтобы её вылечить.

– Миссис Ховард… Простите, у нас просто нет таких возможностей.

– Отлично. У кого они есть?

– Понимаете, то, о чем вы просите, встречается необычайно редко и вообще-то запрещено в большинстве штатов, включая Флориду. Ещё оно стоит невероятно дорого, и ваша страховка и близко такое не покроет.

– Выходит, лечение есть? В чем оно состоит?

– Фактически, чтобы исправить такое количество генетических нарушений, вам нужна вариация так называемого процесса омоложения. Судя по тем крупицам, что мне известны, он ещё на стадии эксперимента. Предположительно, воспользовавшиеся им люди не склонны подвергнуть процесс публичной проверке; финансовая сторона вопроса подразумевает, что все они миллиардеры.

– Но это можно сделать? – спросил Сол.

– Мы говорим о ресеквенировании ДНК в каждой клетке её тела. Это займёт годы, и сумма выйдет астрономическая, даже для такой малышки.

– Ладно, – сказала Анджела. – Мне нужен список мест, где могут такое осуществить.

– Миссис Ховард, подозреваю, вам они известны лучше, чем мне. Даже внедрение ваших последовательностей в оплодотворенную яйцеклетку запрещено согласно действующему законодательству Флориды. Вам бы стоило проконсультироваться с командой, которая… вас создала.

Он вежливо улыбнулся.

– Если я отправлюсь к ним, сколько это будет стоить?

– Я действительно не знаю. Это не моя сфера.

– Чушь собачья! Это в точности ваша сфера. Ткните пальцем в небо. В конце концов, я вряд ли подам на вас в суд в случае ошибки, верно?

– Я в самом деле не советую идти этим курсом.

– Приму к сведению. Сколько?

– Предположительно, для взрослого человека стоимость полного клеточного ресеквенирования составляет чуть меньше миллиарда долларов. Для кого-то размером с Ребку, я бы предположил – и это всего лишь по моим очень грубым прикидкам, – что вам следует ориентироваться на сумму больше семидесяти миллионов долларов.

– Дерьмо! – проворчала Анджела.

Она молилась о двух миллионах, которые с трудом могла бы собрать, продав весь свой инвестиционный портфель. Но собиралась с силами для пяти-семи, ради которых пошла бы умолять Хьюсдена; Шасту, если придется, – достоинство было последней из её тревог. Но семьдесят и выше? Она никак не могла собрать столько за пару месяцев.

– Позвольте мне поговорить с супругом, пожалуйста, – сказала она.

Доктор Эльярд с немалым облегчением оставил их в своем кабинете наедине. Сол долго смотрел на жену, прежде чем спросить:

– Ты один-в-десять?

– Да, Сол, – сказала она. – Я один-в-десять.

Самое худшее в том, что она знала: он будет затягивать весь этот разговор, требовать от нее подтверждения каждого факта. Он не мог просто принять все целиком, как взрослый.

– И… сколько же тебе лет?

– Ну, не двадцать один, это уж точно. Почти столько же, сколько тебе. Не переживай, я не намного старше.

– Выходит, твоя мать никогда не владела «Массачусетс Агримех»? Компания всегда была твоей, верно?

– Ох, ради… Сол, сосредоточься! Дело не во мне. В Ребке. Наша дочь очень больна. Сконцентрируйся на этом.

– Я не могу, – с несчастным видом сказал Сол. Его глаза начали наполняться слезами. – Все кончено.

– Ты слышал доктора, – жёстко проговорила Анджела. – Её можно вылечить.

– Семьдесят миллионов? – Он горько рассмеялся. – Даже если мама с папой продадут все, что имеют, они не получат больше десяти. Я знаю. Я же работал в их фирме.

– Нам придется достать деньги самим, – сказала она.

У нее уже возникла идея, как можно заполучить такие деньги и у кого. Она знала много разновидностей финансовых махинаций ещё с той поры, когда помогала отцу. Теперь, когда у нее появилась особенная цель, как будто целая часть её разума снова включилась. Жестокая, расчетливая часть, принадлежавшая Анджеле Девойал, принцессе с Нового Монако, которая отсутствовала восемь лет. До того самого момента, когда патрульный полицейский на автостраде назвал её по имени. Анджела Девойал была умной и опасной, и, если ей что-то требовалось, она начинала действовать, не колеблясь ни секунды.

«О, как же я скучала по своему истинному „я“! Какой глупой я была, барахтаясь в отчаянии и жалости к себе, когда мне следовало взять дело в свои руки и отыскать решение!»

– Как? – спросил Сол.

Анджеле была отвратительна назойливая безысходность в его голосе.

– Теперь послушай меня. Наша дочь нуждается в помощи. И ты должен знать, что я ни перед чем не остановлюсь, чтобы добыть для нее эти деньги. Ни перед чем. Сейчас мне надо знать лишь то, будешь ли ты мне помогать, потому что я могу все сделать сама, если придется, но с твоей помощью будет проще.

– Я… конечно, я помогу.

– Хорошо. Я скажу прямо сейчас: тебе не понравится то, что придется сделать. Если потом ты не захочешь иметь со мной ничего общего – ладно, потому что к тому моменту её уже будут лечить, и ничто другое не будет иметь значения.

– Я же сказал, что помогу. Конечно помогу. Она ведь и моя дочь.

– Да. Правильно.

Анджела видела потрясенный и сомневающийся взгляд Сола, который начал тревожиться по поводу того, о чем она говорила.

– Как же ты получила такую генетическую обработку? – спросил он. – Я думал, это транснетовая теория заговора.

– Мой отец был очень богат. Я нет. Уже нет. – Она улыбнулась без тени юмора. – А люди, которые несут ответственность за это, ответственность за то, что Ребка не получила лечения на эмбриональной стадии, – они сыновья ублюдка без яиц, которые теперь за все заплатят, чтобы рассчитаться за содеянное.

И они заплатили. Деньги со счета гражданской администрации Абеллии успешно перешли на счет «Джулио-Транс-Стеллар». Оттуда замысловатым путем проследовали на безопасный анонимный счет на Истинном Иерусалиме, куда ортодоксальная сестра Сола забрала Ребку и куда пускали только самых благочестивых иудеев. Как предполагалось, именно там малышка должна была пройти генетическую терапию, которая исправила бы её ДНК и превратила в нормальную девочку, способную прожить счастливую жизнь.

Анджела видела этот перевод собственными глазами, рисковала жизнью, провела двадцать лет в тюрьме, чтобы мошенничество никогда не вскрылось. И потому, увидев юную версию самой себя, раздающей еду в столовой в аэропорту Абеллии, она испытала глубочайшее потрясение, которое на самом деле вызвало у нее фугу. Ошибки быть не могло: её собственные черты в сочетании с добрыми глазами Сола и более темными волосами. Её дочь.