сердца приняв веру Мухаммеда, люди увидели перед собой широкую и ясную дорогу в мире неопределенности, предательства и нестерпимых раздоров, которая вела их к постоянно растущему братству всех достойных людей мира, к раю не бесконечных славословий, в котором все почетные места будут заняты святыми, жрецами и помазанниками-царями, но к раю, где все будут равны, в том числе и в понятных для простого человека наслаждениях. Не прибегая к помощи двусмысленного символизма, без таинственной полутьмы алтарей и речитативов жрецов, Мухаммед смог донести эти неотразимые идеи до сердец людей.5

Подлинным воплощением духа ислама был не Мухаммед, но его ближайший друг и сподвижник Абу Бекр. Можно не сомневаться, что если Мухаммед был умом и воображением первоначального ислама, Абу Бекр был его совестью и волей. На протяжении того времени, когда они вместе утверждали новую веру, часто выходило так, что Мухаммед лишь изрекал истину, но именно Абу Бекр верил в эту истину. Когда Мухаммед колебался, Абу Бекр был ему опорой. Абу Бекр был человеком, не ведавшим сомнений, его вера, словно меч, также неотвратимо изменяла мир, как это делало слово пророка. Невероятно, чтобы Абу Бекр поступился своей верой перед мелкими божками Мекки, и он обошелся бы без вдохновения свыше, чтобы внести ясность в свою личную жизнь. Когда на одиннадцатом году хиджры (632) пророк занемог от лихорадки и умер, Абу Бекр стал его преемником — халифом и правителем своего народа (араб, «халифа» — заместитель, преемник). Именно нерушимая вера Абу Бекра в праведность Аллаха не допустила раскола между Меккой и Мединой и подавила начавшийся бунт среди бедуинов, недовольных введением налогов. Именно Абу Бекр возглавил первый большой военный поход арабов — на Сирию, что намеревался сделать еще пророк, не доживший до этого времени. И затем Абу Бекр, обладавший верой, которая движет горами, столь же простосердечно решил осуществить завоевание всего мира для Аллаха войском из трех-четырех тысяч арабов и в полном соответствии с теми посланиями, которые пророк отправил из Медины правителям великих держав мира.

И ему почти удалось добиться задуманного. Если бы ислам имел в своем распоряжении несколько способных и более молодых людей, которые могли бы продолжить его начинание — людей того же склада, что и Абу Бекр, — его замысел непременно осуществился бы. Этот замысел был близок к осуществлению, потому что Аравия стала теперь средоточием веры и воли и потому что нигде в мире, вплоть до рубежей Китая, разве что в степях России и Туркестана, не было больше подобного сообщества свободных духом людей, предводители и правители которых черпали бы силу в подлинной, искренней вере. Лучшие годы Ираклия, победителя Хосрова II, давно миновали, он страдал от водянки, а его империя была истощена долгой войной с персами. Среди разноликого множества народов, которыми он правил, мало кого волновало, жив их император или уже умер. Персия же скатилась до низшего уровня деградации правящей династии. Отцеубийца Кавад II умер, процарствовав всего несколько месяцев, и последовавшая затем серия династических интриг ослабила государство.

Война между Персией и Византийской империей на момент, когда началось правление Абу Бекра, завершена была только формально. Обе враждующие стороны активно использовали арабских легионеров. По всей Сирии были разбросаны города и селения крещеных арабов, которые демонстрировали лишь видимость верности Константинополю. За перемещениями персидских войск между Месопотамией и пустыней внимательно наблюдал арабский князек, столицей которого была Хира. Арабское влияние было сильно в Дамаске, где знатные арабы-христиане охотно читали и заучивали последние новинки поэзии из пустыни. Таким образом, под рукой у ислама был значительный и готовый к употреблению материал.

Начавшиеся военные кампании оказались среди самых замечательных в мировой истории. Аравия внезапно открылась миру как колыбель множества одаренных людей. Имя Халида, словно яркая звезда, выделяется в созвездии талантливых и преданных исламу полководцев. Во всех сражениях, в которых участвовал Халид, он всегда выходил победителем, а когда по причине зависти второго халифа, Омара, он был несправедливо лишен прежнего положения, то не стал поднимать шум и с прежней самоотверженностью продолжал служить Аллаху, став подчиненным тех, кем прежде командовал.

Арабские армии нанесли одновременно два удара: по византийской Сирии и по персидскому приграничному городу Хире. Они предлагали на выбор три альтернативы: или платите дань, или признайте истинного Бога и присоединяйтесь к нам, или умрите. Им навстречу выходили армии, многочисленные и обученные, но лишенные того духа, который двигал арабами, и мусульмане разбивали эти армии. Нигде арабам не приходилось встречаться с сопротивлением народа. Населению многолюдных земледельческих областей Месопотамии было безразлично, будут ли они платить налоги Византию, Персеполю или Медине. И если сравнить эти два правления, арабское и персидское, то арабы — арабы своих великих лет — были, бесспорно, лучшими правителями, более справедливыми и более милосердными.

Арабы-христиане с готовностью переходили на сторону пришельцев, так же поступали и многие иудеи. Как ранее на Западе, так теперь и на Востоке иноземное вторжение превратилось в социальную революцию. Но здесь произошла также и религиозная революция, которая принесла с собой новую и ощутимую духовную энергию.

Именно Халид дал решающее сражение (636) армии Ираклия на берегах Ярмука, притока Иордана. Легионы, как обычно, выступили без надлежащей кавалерийской поддержки; тщетно призрак Красса витал над Востоком эти семь столетий. Имперские армии всецело полагались на вспомогательную конницу, набранную из арабов-христиан, а те сразу же переметнулись к мусульманам, как только армии сблизились. Наступление византийской армии превратили в пышную процессию священнослужителей, освященных знамен, икон и священных реликвий, сопровождаемую пением монахов. Но реликвии не помогли, а пение оказалось малоубедительным. У арабов шейхи и эмиры взывали к своим войскам, а пронзительные голоса расположившихся сзади женщин, по древнему арабскому обычаю, подбадривали своих мужчин. Ряды мусульман были полны истово верующими в то, что впереди их ждет или победа, или рай. В исходе сражения не приходилось сомневаться, особенно после измены нерегулярной конницы византийцев. Попытка отвести войска превратилась в беспорядочное бегство, закончившееся беспощадной резней. Византийской армии пришлось к тому же сражаться спиной к реке, которая оказалась запружена телами убитых.

После этого Ираклий был вынужден постепенно сдать всю Сирию, которую он еще недавно отвоевал у персов, своим новым противникам. Вскоре пал и Дамаск, а годом позднее мусульмане вступили в Антиохию. На какое-то время им пришлось снова оставить ее, уступив