– Сейчас вы чувствуете себя потерянным? – спросил Баллард.

Мироненко не ответил. Он стащил вторую перчатку и начал разглядывать свои руки. По-видимому, таблетки не облегчили его страданий. Он сжимал и разжимал кулаки, как больной артритом, проверяющий свое состояние. Наконец, он поднял голову и сказал:

– Меня учили, что у Партии есть ответы на все вопросы. Это избавляло меня от страха.

– А теперь?

– Теперь? – переспросил он. – Теперь меня посещают странные мысли. Они приходят из ниоткуда...

– Продолжайте, – сказал Баллард.

Мироненко слабо улыбнулся.

– Вы должны знать меня всего насквозь, ведь так? Даже мои мысли?

– Конечно.

Мироненко кивнул.

– С нами будет то же самое, – сказал он затем и, сделав паузу, продолжил. – Иногда мне кажется, что я должен раскрыться. Вы меня понимаете? Я должен разломаться, внутри меня все клокочет. И это пугает меня, Баллард. Мне кажется, они должны видеть, насколько я их ненавижу.

Он посмотрел на собеседника.

– Вам нужно торопиться, иначе они меня расколют. Я стараюсь не думать, что они сделают.

Он опять умолк. Всякий след улыбки, какой бы невеселой она ни была, исчез.

– Управление имеет такие отделы, о которых даже я ничего не знаю. Специальные клиники, куда не может проникнуть никто. Они умеют раскрошить человеческую душу на куски.

Баллард как закоренелый прагматик спросил, не слишком ли тот преувеличивает. Он сомневался, что попавшего в лапы КГБ будет занимать вопрос о душе. Скорее, о теле с его нервными окончаниями.

* * *

Они говорили час или больше, то о политике, то вспоминали свое прошлое, то болтая, то исповедуясь. К концу встречи у Балларда не оставалось сомнений в неприязни Мироненко к своим хозяевам. Он был, по его собственным словам, человеком без веры.

На следующий день Баллард встретился с Криппсом в ресторане отеля «Швицерхофф» и сделал устный отчет по делу Мироненко.

– Он готов и ждет. Но он настаивает, чтобы мы поторопились со своим решением.

– Не сомневаюсь в этом, – сказал Криппс. Сегодня его стеклянный глаз плохо работал, наверное, это холодный воздух сделал его малоподвижным, думал Криппс. Иногда он двигался медленнее, чем настоящий глаз, а иногда Криппсу приходилось даже слегка подталкивать его пальцем, чтобы привести в движение.

– Никакое решение нельзя принимать сломя голову, – сказал Криппс.

– А в чем проблема? У меня нет никаких сомнений относительно его намерений или его отчаяния.

– Ладно, – сказал Криппс. – Давай что-нибудь на десерт.

– Вы сомневаетесь в моем выводе? Я правильно понял?

– Давай что-нибудь сладкое, чтобы я не думал о нем как о полном негодяе.

– Вы думаете, я в нем ошибся? – завелся Баллард.

Ответа не последовало, Баллард перегнулся через стол: – Так нужно вас понимать?

– Я просто призываю к осторожности, – сказал Криппс. – Если мы все же решимся взять его к себе, русские очень обидятся. Мы должны быть уверены, что дело стоит той бури, которую оно навлечет. Слишком все неустойчиво.

– А когда оно устойчиво? – возразил Баллард. – Назовите мне время, когда перед нами не маячил бы какой-нибудь кризис. – Он откинулся в кресле и попытался по лицу угадать мысли Криппса. Его стеклянный глаз казался более блестящим, чем настоящий. – Я уже сыт по горло этими играми, – пробурчал Баллард.

Стеклянный глаз повернулся:

– Из-за русского?

– Может быть.

– Поверь мне, – сказал Криппс, – у меня есть веские основания быть осторожным с этим человеком.

– Назовите одну.

– Ничто не подтверждено.

– А что у вас есть на него? – наседал Баллард.

– Кое-какие слухи, – ответил Криппс.

– Почему меня не поставили в известность об этом?

Криппс потряс головой.

– Теперь это уже история, – сказал он. – Ты сделал хороший отчет. Ты должен понять, что если все происходит не так, как по-твоему должно происходить, это вовсе не значит, что ты неправ.

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь, – сказал Криппс. – Тебя это мучит, и я вовсе не хочу порицать тебя за это.

– Так что же все-таки происходит? Может, мне вообще забыть, что я с ним встречался?

– Это было бы неплохо, – сказал Криппс. – С глаз долой – из сердца вон.

* * *

Впрочем, Криппс вовсе не надеялся, что Баллард последует этому предложению. На следующей неделе Баллард сделал несколько осторожных запросов по Мироненко и в результате понял, что его обычные осведомители получили предупреждение держать язык за зубами.

Так или иначе, новые сведения по этому делу Баллард узнал из утренних газет, в сообщении о теле, найденном в доме возле станции на Кайзердамм. Читая статью, он еще не знал, как увязать это происшествие с Мироненко, но его заинтересовали некоторые подробности. Например, он подозревал, что упомянутый дом использовался время от времени секретными службами, далее в статье описывалось, как две неустановленные личности едва не были задержаны, когда выносили труп. Причем, предположительно, это было запланированное убийство.

После полудня он направился к Криппсу в офис, надеясь выведать у него какое-нибудь объяснение. Но секретарша сказала, что Криппса не было, и не будет – он уехал в Мюнхен по срочному делу. Баллард оставил ему записку с просьбой об аудиенции, когда тот вернется.

Выйдя из офиса на холодную улицу, он заметил, что стал объектом пристального внимания узколицего мужчины с залысинами и смешным хохолком на лбу. Баллард знал, что это питомец Криппса, но не мог припомнить имени.

– Саклинг, – напомнил тот.

– Ну, конечно, – ответил Баллард. – Привет.

– Нам неплохо бы поговорить, если у тебя есть пара минут, – сказал Саклинг. Его голос был таким же сдавленным, как и лицо. Балларду совершенно не хотелось слушать его сплетни. Он уже открыл рот, чтобы отказаться, но тот сказал:

– Я думаю, ты в курсе, что случилось с Криппсом?

Баллард отрицательно покачал головой. Саклинг, довольный обладатель ценных сведений, повторил:

– Нам нужно поговорить.

Они шли по Кантштрассе в сторону зоопарка. На улице было полно людей – обеденное время, – но Баллард почти не замечал их. То, что рассказывал ему Саклинг, требовало полного и абсолютного внимания.