«Греческие делегаты, – сообщил Черчилль жене, – очень достойные. Мы оставили их одних, поскольку это их греческие дела. Они могут развалиться в любой момент. Мы подождем день, если понадобится – два. По крайней мере, мы сделали все, что могли». Черчилль вернулся на крейсер, который отошел еще на милю от берега, чтобы не подвергаться периодическому минометному обстрелу коммунистов. Днем, на короткое время поднявшись на мостик с командиром корабля, он видел в отдалении разрывы снарядов в море. Командир спросил, не стоит ли открыть ответный огонь. Черчилль ответил: «Я приехал в Грецию с миссией мира, капитан. Я держу оливковую ветвь. Но я отнюдь не намерен вмешиваться в ваши военные дела. ОТКРЫВАЙТЕ ОГОНЬ!»

Ночь Черчилль снова провел на борту «Аякса». Опасаясь подводной атаки, с крейсера всю ночь сбрасывали глубинные бомбы. На следующий день в полдень, 27 декабря, он вернулся в британское посольство. В тот момент, когда они со Скоби собирались покинуть здание, чтобы осмотреть британские позиции в городе, пулеметная очередь, выпущенная с расстояния полутора километров, врезалась в стену дома в десяти метрах от них. Было выпущено несколько очередей. Погибла одна женщина на улице.

Посетив войска, Черчилль вернулся в посольство пообедать, после чего встретился с послом Соединенных Штатов и, как записал Колвилл, «высказал ему все, что думает, о совершенно неадекватной поддержке, которую оказывают нам США во всем этом деле». Затем он устроил пресс-конференцию. Разговор неоднократно прерывалися свистом летящих мин. Черчилль заявил, что, если греки сами не сумеют найти «удовлетворительного и надежного демократического решения, они могут попросить на некоторое время международную опеку какого-то рода. Мы не можем позволить себе наблюдать, как вся страна сползает в анархию».

После этого Черчилль еще раз встретился с архиепископом и узнал, что коммунисты выдвигают очень жесткие условия своего вхождения в правительство. Два делегата-коммуниста хотели бы с ним встретиться, но архиепископ был категорически против. Черчилль заколебался. «Уинстон был весьма склонен встретиться с ними, – записал Макмиллан в дневнике, – но я убедил его (и Энтони поддержал меня), что, если мы хотим делать ставку на архиепископа, мы должны дать ему возможность поступать так, как он считает нужным». Макмиллан добавил: «Уинстон хотел встретиться с ними отчасти как журналист, отчасти по своей наивности, которая поистине очаровательна, но порой опасна. Он полагал, что сможет их победить. Но я чувствовал, что гораздо вероятнее они его обманут и предадут».

Черчилль послушался совета Макмиллана и Идена. Он написал записку двум коммунистам, в которой объяснил, что, поскольку конференция целиком и полностью греческая, он не может встретиться с ними, но тем не менее надеется, что состоявшиеся дискуссии и налаженные контакты приведут к скорейшему завершению печального конфликта между соотечественниками. Он никому не предъявлял никаких обвинений. «Ненависть между этими греками ужасна», – написал он Клементине.

Вечером Черчилль вернулся на «Аякс». Макмиллан заметил: «Он до сих пор переживает, что отказался встретиться с делегатами-коммунистами». Но было поздно. Его греческая миссия завершилась. Теперь архиепископу Дамаскину предстояло найти премьер-министра, который смог бы сформировать коалиционное правительство – с коммунистами или без оных. Британия будет поддерживать позицию этого правительства, по крайней мере в Афинах. Вечером Черчилль направил телеграмму начальникам штабов с просьбой направить армейскую бригаду из Палестины в Афины. Они согласились. Он также обратился с просьбой включить в новогодний наградной список пятнадцать женщин – сотрудниц британского посольства в Афинах. Одна из названных им женщин была награждена орденом Британской империи за «неустанное исполнение долга под огнем».

Утром 28 декабря, все еще на борту «Аякса», Черчилль раздумывал о том, чтобы на день задержаться в Афинах и провести еще одно заседание конференции. Макмиллан отметил в дневнике: «Ему не нравится мысль о возвращении домой без заключения мира или хотя бы перемирия». Но к середине дня он все же согласился покинуть Афины. Перед отъездом в аэропорт он направил Рузвельту полный отчет о проделанной работе, сообщив президенту: «Я вовсе не считаю архиепископа левым с коммунистическим уклоном. Напротив, он, похоже, решительно настроен создать компактную сильную исполнительную власть в Греции, чтобы предотвратить продолжение гражданской войны. Это было тяжелое зрелище, – добавил Черчилль, – видеть в городе яростные уличные бои и несчастных людей, обитающих в различных сараях и выживающих только за счет продуктовой помощи, которую мы им поставляем. Вооруженный конфликт, по-видимому, продолжится. Огромное большинство мечтает о соглашении, которое избавило бы их от коммунистического террора».

На борту «Аякса» Черчилль получил телеграмму от Монтгомери. Тот сообщил, что немецкое контрнаступление в Арденнах на Антверпен захлебнулось. Выступив перед экипажем корабля, он на адмиральском катере отплыл в гавань, откуда процессия джипов и бронеавтомобилей направилась в аэропорт. После короткого выступления перед служащими британских военно-воздушных сил он поднялся на борт «Скаймастера». Самолет уже выруливал на взлетную полосу, как Черчилль вдруг крикнул: «Остановите машину!» Он в этот момент читал черновик заключительного коммюнике, и в нем было сказано, что он, Иден, Макмиллан и Александер уже покинули столицу. Черчиллю показалось, что это может создать впечатление, что Британия бросила Грецию на произвол судьбы. Самолет остановился. Коммюнике с поправкой передали одному из провожавших британских дипломатов.

«Скаймастер» поднялся в воздух в 2:30. Черчилль надеялся вечером уже быть в Англии, но после посадки в Неаполе выяснилось, что весь юг Англии накрыл густой туман. Пришлось заночевать в Италии. «Надеюсь, завтра будем с тобой ужинать, – телеграфировал он Клементине. – Мне уже одиноко».

Утром 29 декабря самолет Черчилля вылетел из Неаполя в Лондон, и в 3:30 пополудни приземлился на авиабазе Бовингдон. Клементина приехала его встречать. Через два с половиной часа на Даунинг-стрит они с Иденом отчитывались перед военным кабинетом о поездке. Затем, в 10:30 вечера, у них состоялось двухчасовое совещание с королем Греции Георгом II, который не хотел назначать регентом Дамаскина. В 1:30 ночи они снова встретились с Георгом. «Мне пришлось сказать королю, что, если он не согласится, вопрос будет решен без него, и мы признаем пришедшее ему на смену новое правительство», – сообщил Черчилль Рузвельту. Наконец в четыре утра король Греции согласился с регентством Дамаскина. Только после этого Черчилль отправился в постель – через двадцать два часа после того, как проснулся в Неаполе.

В Афинах коммунисты продолжали выдвигать условия, на которые Дамаскин не был готов пойти. В итоге он попросил генерала Пластираса сформировать правительство, в которое не будут включены коммунисты. В Вашингтоне и Лондоне поднялась волна критики по поводу британской политики вмешательства в дела Греции. «Ожесточенное недопонимание в Соединенных Штатах и дегенеративных кругах у нас дома, – сказал Черчилль Клементине, – лишь начало той ярости, с которой будут встречать каждый шаг к мирному соглашению. Уверен, в Греции я принял оптимально возможное решение».