Остается ждать. Альбер вышел из заведения, вернулся в машину, загнал ее на одну из боковых аллей медгородка, как раз на торце интересующего здания. Отсюда он хорошо контролировал вход в лечебницу и, частично, — заднюю часть здания.

* * *

Ждать. Несмотря на обилие фильмов про шпионско-полицейские страсти, где погоня является чуть не основным атрибутом профессии ловца заблудших душ, в жизни — все наоборот. Главный признак профессионала, будь то киллер или чистильщик, опер или контролер, аналитик или разработчик, — это умение ждать.

Мучительно-тревожное состояние, при котором необходимо сохранять и хладнокровие, и выдержку, и присутствие духа, чтобы при новых вводных — изменившейся ситуации — суметь молниеносно принять единственно верное решение и провести единственно верное действие. Именно это и называлось мастерством.

Саша Бойко оказался у больницы в четверть двенадцатого. Расположение палат он знал отлично, благо трижды имел «удовольствие» отдыхать на здешних койках с переломами нижних конечностей. Реанимационное отделение находилось на втором этаже, в торцевом крыле. Туда можно было подняться по пожарной лестнице — сразу попадешь в соседствующий с палатой кабинет врача; свет в нем, как и во всем отделении, никогда не гаснет. По идее, и сам эскулап должен бы припухать именно там, но сие не соблюдалось практически никогда: вся дежурная реанимационная бригада скорее всего уже хряпнула по мензурке спиртяги и мирно дрыхнет по кушеткам. Важных птиц в этой лечебнице не пользовали, а за не важных — и спрос другой.

Но жизнь нас учит: прямой путь — не самый скорый. И уж не самый безопасный — и подавно. А присутствие опасности Саша чуял… И еще то, что медлить нельзя.

Совсем.

* * *

…Альбер легко открыл заднюю дверь отмычкой и вошел. Сразу направо — лестница. Надел загодя приготовленный белый халат, шапочку, оружие — тупорылый ПБ1 — в карман. На шее — рожки фонендоскопа, рука — на рукояти оружия. Все естественно.

Миновал цокольный этаж, поднялся на второй. Выругался про себя: медсестричка оказалась добродетельной, видно, дрыхнет где-нибудь, а сержантик припухает в кожаном кресле в грустном дремотном уединении, вытянув ноги в кирзовых сапогах в проход.

К сержанту Альбер подошел скорой стремительной походкой, как и положено какому-нибудь завотделением.

— Где сестра? — рявкнул он на сержанта так, словно тот был санитаром на договоре, единственным источником дохода для которого была почасовая оплата в здешнем заведении.

Строевик вскочил мигом, вытянулся. Или он с детства боялся «строгих добрых докторов», или — нутром почуял в вошедшем службиста, привыкшего командовать…

Так или иначе расчет Альбера оказался точен: едва заметное движение руки, и сержант неловко рухнул в то же кресло.

* * *

…Саша быстро вошел в двери травмпункта. Травмированных, слава Богу, на этот час не было. Проскочил в коридор собственно больницы, почти бегом миновал его, оказался на черной лестнице. Чувство опасности стало близким, совсем близким… Боец замер, пытаясь определить его источник… Холодок на правой щеке… Да! Нерабочая, запасная дверь черного хода лишь неплотно прикрыта, а не заперта. Он выхватил «стечкин» и ринулся вверх по лестнице, бесшумно и едва весомо опираясь на ступени каучуковыми подошвами…

* * *

…Корт был в сознании. Изломанное тело было укрыто до подбородка, обожженное лицо закутано бинтами, жили только глаза и губы.

Альбер плотно прикрыл за собою дверь, подошел к лежащему… Взгляды встретились. Но в глазах боевого пловца увидел совсем не то, что ожидал… И еще — прочел по губам последнее, сказанное этим человеком слово: «Падаль».

Выстрел был тихим и четким, словно щелчок шпингалета. И тут Альбер почуял близкую опасность. Не рассуждающую, смертельную… Развернувшись вполоборота, он выпустил в застекленную дверь все пять оставшихся пуль, бросил оружие, раскрыл окно и выпрыгнул. Двадцать метров до машины преодолел одним рывком, повернул ключ зажигания, с огромной скоростью проскочил по неосвещенной аллее, вывернул на шоссе, и через несколько секунд автомобиль растворился в беззвездной сырой ночи.

…Выскочив в коридор. Бойко замер. Милиционер, похоже, спал, вытянув ноги поперек коридора. Осторожно, стараясь не шумнуть, Саша приблизился… Нет, в такой позе спать невозможно… Дальше подумать он не успел. Пуля, ударившая в плечо, буквально смела его тело; пролетев метра три наискосок через коридор, сполз по стене, упал и замер. Бесполезный «стечкин» отлетел куда-то в сторону…

Очнулся от болевого шока через пару минут. Рука бездействовала. Выбежавшие на шум врачи и две медсестры круглыми глазами смотрели на раненого… В реанимационную палату, дверь которой была пробита пятью аккуратными пулевыми отверстиями, никто не входил.

Врачи скрылись так же скоро, как и появились. Видимо, вид лежащего беспомощно в кресле сержанта и окровавленного крепкого парня у стены пробудил в их сердцах противоречивые чувства, самым сильным и естественным из которых оказался страх. Оценить в суматохе, что стреляли с той стороны реанимационной палаты, — здесь медицина оказалась бессильна, не ее профиль…

Саша быстро поднялся на ноги, зажимая рукой рану. Он чувствовал, пуля засела неглубоко в мышечной ткани. Сделал несколько шагов к реанимационной палате, распахнул дверь, взглянул мельком: у лежащего на постели было снесено полчерепа… Стреляли из оставленного на полу «тишака»; поднимать его — никакого смысла, патроны к нему отыскать в Приморске и окрестностях не легче, чем ручного динозавра; руки киллера были скорее всего обработаны специальным составом, так что отпечатков никто никаких не найдет… Кроме разве его, Сашкиных…

Ему повезло: стреляли специальной пулей, диверсанты называют ее «штурмовой» — тупая, как цилиндрик, она при попадании просто отбрасывает врага на несколько метров, и если тот даже остается жив, открыть ответный огонь не способен из-за сильнейшего болевого шока. Если бы такая «дура», хотя бы одна, угодила в голову… Киллер стрелял наугад, по интуиции, и Сашку бы завалил непременно насмерть, но здесь ему снова повезло: ужалившая его «шмелюга» бросила ставшее вмиг беспомощным тело в угол коридора, и он оказался вне сектора обстрела…

Все эти мысли проскочили в одно мгновение. Не осталось ничего, даже горечи, — нужно было действовать. Бойко ринулся прочь, на ходу подобрал «стечкин», сбежал на пролет вниз… Где-то с той стороны уже завывали сирены милицейских машин… Куда?.. Через двор? В кусты? Не успеет.

Одним движением Саша раскрошил пачку нюхательного табака и бросился прочь.

Заметил проблеск фар, пригнулся за железный ящик с отходами… Трое выскочили из «уазика» и ринулись в открытую настежь дверь черного хода, держа на изготовку «АКМСы». Водитель остался.

Саша медленно, осторожно двинулся прочь. Миновал спасительные кусты. Вышел к шоссе. Затаился, переждал огни одинокого «жигуленка» с развеселой компанией внутри. Пересек дорогу. Выдохнул. И неслышной трусцой побежал через проходные дворы спящих хрущевских пятиэтажек… Время от времени он ловил себя на мысли, что мучительно хочет нырнуть… Воевать на суше он умел, но в море… В море нет собак. Только волки. Да и те — морские.