– Осмелюсь ли задать вопрос: что за слова, [вы], государь, распеваете?

– Слова мудрецов, – ответил царь.

– Живы ли [те] мудрецы?

– Уже умерли.

– Значит государь повторяет лишь отголоски тленных душ древних людей?

– Как смеешь [ты], колесный мастер, рассуждать о книге, которую читаю [я], единственный? [Если] есть что сказать – говори, а нечего – так умрешь!

– [Я, ваш] слуга, отнесся к этому, как к своему делу, – ответил Маленький. – Если [я] работаю медленно, [мне] легко, но [колесо] получается непрочным. [Если] спешу, [мне] тяжело, а [колесо] не прилаживается. [Когда же] не спешу и не медлю, то овладеваю [мастерством] руками, и откликаюсь сердцем[199]. [Но] уста мои безмолвствуют – в этом есть [какой-то] секрет[200]. [Я, ваш] слуга, не могу в притче [передать его] сыну. Сын [мой, вашего] слуги, также не способен воспринять его от [меня, вашего] слуги. Оттого-то, проработав семь десятков лет, [я] все еще мастерю колеса. Тем менее способны передать [свое мастерство] древние люди. [Они] мертвы, и значит то, что повторяет государь, лишь отголоски тленных душ древних людей.

Глава 14

Вращается [ли] небо?

– Вращается ли небо? Покоится ли земля? Борются ли за [свое] место солнце и луна? Кто-нибудь это направил? Кто-нибудь эти связи установил? Кто-нибудь от безделья [их] толкнул и привел в движение? Значит ли это, что [их] принудила скрытая пружина? Значит ли это, что [они] не могут сами остановить свое движение? Облака ли порождают дождь? Дождь ли порождает облака? Кто-нибудь посылает эти обильные даяния? Кто-нибудь все это подталкивает, развлекаясь от безделья? Ветер, возникнув на севере, дует то на запад, то на восток, блуждает в вышине. Это чье-либо дыхание? Кто-нибудь от безделья приводит [его] в волнение? Дозвольте спросить: каковы [для этого] причины?[201]

– Подойди! Я тебе поведаю, – ответил Колдун Всех Призывающий[202]. – В природе существуют шесть полюсов и пять элементов. [Когда] предки и цари с ними считались, царил порядок; шли им наперекор, случалась беда. Когда появились из [реки] Ло девять [начертаний][203], порядок установился совершенный, свойства [обрели] полноту. [Предки], как зеркальное отражение, освещали [все] внизу на земле. [Все] в Поднебесной их поддерживали. Они-то и назывались высшими предками.

Дан, главный жрец, [ведавший] закланием жертвенного скота в Шан, спросил Чжуан-цзы, что такое милосердие.

– Милосердны тигры и волки[204], – ответил Чжуан-цзы.

– Что это значит?

– Как же не милосердны, если волчица и волчата любят друг друга?

– Разрешите спросить о настоящем милосердии!

– Для настоящего милосердия не существует родственных чувств.

– [Я], Дан, слышал о том, что без родства нет и любви, без любви нет и сыновней почтительности. Ведь не может быть настоящего милосердия без почтительного отношения к родителям!

– [Нет], это не так, – ответил Чжуан-цзы. – Настоящее милосердие высоко. О нем, конечно, не стоит и говорить [исходя из] сыновней почтительности. В [твоих же] словах сыновняя почтительность не преувеличена, а преуменьшена. Ведь отчего, подходя к Ин[205] с юга, не замечают на севере [гору] Миншань? Оттого, что [она] далека от Ин. Поэтому и говорится: уважать родителей легче, чем их любить, любить родителей легче, чем их забыть, забыть родителей легче, чем заставить родителей забыть о тебе, заставить родителей забыть о тебе легче, чем [самому] забыть обо всем в Поднебесной, забыть обо всем в Поднебесной легче, чем заставить всех в Поднебесной о тебе забыть. Ведь [обладающий] свойствами забывает про Высочайшего и Ограждающего и предается недеянию. Блага [его] распространяются на тьму поколений, а Поднебесная [о нем] и не знает. Как можно только вздыхать да твердить о милосердии, о сыновней почтительности? Ведь всем этим – почтительностью к родителям и старшим братьям, милосердием и справедливостью, преданностью и доверием, целомудрием и честностью – [люди] заставляют себя служить собственной добродетели, большего [все это] не стоит. Поэтому и говорится: «Настоящее благородство отвергает царские почести, настоящее богатство отвергает царскую сокровищницу, настоящие чаяния отвергают имя и славу». От всего этого путь не изменяется.

Совершенный от Северных Ворот[206] сказал Желтому Предку:

– [Вы], владыка, исполняли мелодию «Восход солнца»[207] на просторах у озера Дунтин. Я стал ее слушать и сначала испугался, затем предался бездействию, под конец пришел в смятение, взволнованный, молчал и [долго] не мог овладеть собой.

– Ты близок к истине, – ответил Желтый Предок. – Я сложил [эту] мелодию с помощью человеческого, настроил [цинь] с помощью природного, исполнил с помощью обрядов и долга, наполнил ее великой чистотой. [Ведь] настоящая мелодия сначала соответствует людским делам, согласуется с естественными законами, осуществляется с помощью пяти добродетелей, отвечает естественности; затем она приводит к гармонии четыре времени года, к великому единству [всю] тьму[208] вещей. Одно время года сменяется другим и соответственно рождается [вся] тьма вещей, то расцветая, то увядая, с постоянным распределением [дел] гражданских и военных[209]. [Эфир] прозрачный и [эфир] мутный [с помощью сил] жара и холода гармонически соединяются, в потоках света [слышится] их звучание. [Чтобы] насекомые очнулись от спячки, я пробуждаю их раскатами грома[210]. Конец без исхода, начало – без зачина. То смерть, то рождение, то упадок, то подъем – [эти явления] постоянны и бесконечны, но каждый раз неожиданны, поэтому ты и испугался.

Я снова заиграл мелодию, объединяющую [силы] жара и холода, озарил ее сиянием солнца и луны. Звуки то прерывистые, то протяжные, то нежные, то суровые, изменяются [все они] в единстве. В них постоянство, ибо нет главенствующего. В долине – [звуки] наполняют всю долину, в котловине – всю котловину. [Размах] мелодии определяется объемом вещи; прегради [все] щели – и сохранится [ее] сила. Она широка и свободна, название ее высокое и светлое. Поэтому души предков и боги будут держаться во мраке[211], а солнце и луна, планеты и звезды – продвигаться своим порядком. Я останавливался вместе с теми, у которых есть предел, двигался вместе с теми, которые бесконечны. Я размышлял о них, но не мог их постичь; смотрел на них, но не смог их увидеть; следовал за ними, но не мог их догнать. Бездумно стоял [я] на пути к четырем пустотам, опираясь на высокий платан, и пел. Зрение истощилось в стремлении все увидеть, силы истощились в стремлении все догнать. Я не сумел [всего] достичь, и тело наполнилось пустотой, успокоилось, поэтому-то и [ты] успокоился и предался бездействию.

Я снова