Он вытащил из ножен короткий меч. Тёмный, без украшений, только гарда скована как-то необычно и сложно — с дополнительными тонкими изогнутыми прутьями, защищающими кисть.

— Пошли.

Мы покинули королевский шатёр. На свободном пространстве между палатками Карл остановился. Крутанул меч в руке, быстро словно сверкнула тёмная молния. Потом протянул оружие мне:

— Бери, не бойся!

Заранее напрягши руку, чтобы не получилось, как с кольчугой, я осторожно взялся за витую гарду.

— Смотри, — продолжал он, — кончик клинка должен словно висеть на небе, а рукоять свободно движется туда-сюда...

Тут до меня дошло, что король сам, своей собственной персоной взялся обучать меня, ничтожного мальчишку из захудалого, к тому же сомнительного рода.

— Ваше Величество... За что мне такая милость, что мой король тратит на меня своё бесценное время?

— Хорошо, что ты считаешь это милостью, такое отношение говорит о твоём благородстве. Но на самом деле мне приносит удовольствие учить молодых людей искусству боя. А сейчас так случилось, мне учить некого.

Действительно, раньше король всюду возил с собой маленького Пипина. Почему он не взял мальчика сейчас? Конечно, на войне опасно, но ведь самого Карла отец брал в военные походы сызмальства. Да и Хильдегарда находится в лагере, невзирая на своё особое положение. Может, она невзлюбила Пипина, ведь она ему как-никак мачеха? Но разве можно заподозрить нашу королеву в злых чувствах?

— Афонсо, ты никак задумался? В бою много думающие лишаются головы в первую очередь. Э, да у тебя рука дрожит. Рано тебе ещё приступать к искусству поединка. Научись пока просто держать оружие. Вот так.

Он вытянул перед собой руку. Передал мне меч и ушёл.

Задание показалось бессмысленным. К тому же рука быстро заболела. Я опустил её и, ковыряя мечом землю, начал снова думать о дяде. Его придётся обманывать.

Смогу ли я? По моему лицу ведь можно прочесть всё, о чём я думаю. Причём без труда.

А что, собственно, выражает лицо, когда человек неумело обманывает? Замешательство, неудобство, что-то в этом роде. Тогда нужно всего лишь пустить дядю по ложному следу. Придумать такую историю, при которой замешательство на моём лице будет выглядеть уместно...

— Так-то ты выполняешь приказы короля? — послышался за моей спиной голос Карла.

Вздрогнув от неожиданности, я так ковырнул клинком уже размягчённую землю, что взлетевший фонтан песка попал мне в рот. Король расхохотался:

— Видать, молния, что тебя укусила, имела весёлый нрав! С тобой не заскучаешь. А теперь — держать оружие. Если увижу, что опять ленишься, — выгоню из переписчиков.

Он снова ушёл. Я держал меч. Сначала превозмогая боль в руке, потом боль в боку от онемевшей руки, потом головокружение. Вышло солнце — лучи ударили прямо в лицо. В глазах поплыли красные круги. Я подумал, что сейчас упаду в обморок, но не упал, и снова превозмогал... Подпёр онемевшую руку второй. Стало чуть удобнее, но что-то потекло из носа, а я уже боялся пошевелиться, а тут ещё прилетели мухи...

— Афонсо... — в полузабытьи я даже не узнал голос Карла. — Хватит, опусти руку.

Он протянул мне платок, но онемевшая рука не смогла его взять. Тогда Его Величество сам вытер моё лицо от противных струек, и я увидел пятна крови.

— Мало кто из моих воинов простоял бы столько, — тихо сказал он и спросил: — А если бы я не пришёл сейчас?

— С-стоял б-бы. — Губы почему-то слиплись и стали непослушными.

— Я запомню твоё усердие. И меч этот ты заслужил.

Глаза короля были совсем тёмными, без намёка на искорки.

Этой ночью на наш лагерь напали. Я проснулся от криков и звона. Воинов в палатке не было. Нащупал кольчугу, подаренную королём, попытался надеть, но в темноте спросонья никак не мог разобраться, где в этой груде колечек ворот и рукава. В этот момент звуки отчаянной схватки раздались совсем близко. Сейчас рухнет палатка. Но нет, откатились дальше. Я наконец разобрался с кольчугой. Поняв, что в ней и с мечом не смогу двигаться быстро, всё же осторожно выполз наружу.

В предрассветной мгле между палатками кипела драка. Трудно понять, где свои, где чужие, хотя почему же... вот те с топорами, это саксы. Вдруг что-то полетело прямо в меня. Отпрыгнув легко, как зайчик (и кольчуга не помешала), попытался закрыться мечом. Под ноги упал топор, но предназначался он не мне, а Роланду, оказавшемуся за моей спиной.

Сильными руками он легко отодвинул меня с дороги и полез в самую гущу драки. Тут же послышалось несколько сильных ударов по железу. Так гулко прозвенело! По сравнению с ними предыдущие звуки боя показались грохотом кухонной утвари.

Начало светать, и стало видно, что Роланд, защищая двоих раненых франков, в одиночку сражается с целой толпой разъярённых врагов. Из-за палаток уже бежали его верные вассалы, но гордый бретонец не желал помощи.

— Виллибад, отойди, все отойдите! — прорычал он. — Я сам справлюсь с этой поганью.

Он действительно справился. Крутанувшись словно в бешеном танце, сшиб тяжёлым Дюрандалем сразу троих. Те упали, как подрубленный кустарник, а он уже молниеносным колющим ударом поразил четвёртого. Саксы побежали, петляя между палатками. Но где-то на другом конце лагеря снова раздался звон оружия. Воины Роланда бросились туда. Подмигнув мне, бретонец последовал их примеру. Скоро мощные удары донеслись оттуда, и тут я услышал высокий голос Карла:

— Западный край! Конюшни! Быстро!

Клинки загрохотали чаще. Потом раздался многоногий топот — и всё стихло. Я увидел Роланда, шествующего между палаток. В левой руке он держал Дюрандаль, а правой неторопливо разбирал свою роскошную кудрявую гриву, спутавшуюся во время боя. Одна штанина его порвалась и пропиталась кровью, однако он не думал хромать и вид имел страшно довольный.

— Ну что, храбрый писарь? — сказал он мне. — Хочешь, побьёмся в шутку?

— Нельзя мне с вами биться.

— Это почему же? — удивился он.

— Церковь считает самоубийство грехом.

Он расхохотался своим оглушительным смехом.

— Беззащитных убивать — тоже грех. Тут мы квиты будем. Давай, не боись.

— Вам бы ногу перевязать, — осмелился посоветовать я.

— Ты что, писарь? Занудствовать вздумал? Моя кровь. Хочу — проливаю. Так?

— Нет, не так! — резко оборвал Карл, выходя из-за палатки. — Кровь твоя принадлежит Господу и твоему королю, ты не имеешь права проливать её без смысла.

Храбрый вояка от удивления чуть не выронил свой Дюрандаль.

— Как без смысла? Ваше Величество! Не я ли только что сражался, защищая моих братьев и моего короля?

Или надо было, сберегая кровь, отдать вас на растерзание поганым язычникам?