«Сейчас потребует плату за старания», — подумал я, внутренне сжимаясь. И точно. Дядя придвинулся ко мне вплотную и зашептал, неприятно щекоча бородой щёку:

— Так получилось, ближе всех нас к королю оказался ты. Сейчас начинается тяжёлое и одновременно важное для нас время. Ты должен ловить каждое слово, каждый жест короля. Запоминай всех, кто к нему приезжает. Хвала богам, они дали тебе прекрасную память. Ну? — вдруг гаркнул он, глядя мне прямо в лицо.

— Не кричи на меня, — смог выдавить я и начал отчаянно тереть глаза, будто в них попала соринка. Мать говорила, что глаза у меня глупые, всегда выдают, о чём я думаю.

— Что ещё с тобой? — недовольно проворчал дядя.

— Соринка, наверное.

— Надеюсь, ты понял меня? — веско произнёс он. — К тебе будет приходить человек от нас, сообщай ему всё важное.

Я кивнул, продолжая тереть веки, хотя они уже болели.

Хильдеберт, он же Агафокл, ушёл.

Я продолжал сидеть в оцепенении. Жизнь моя будто раскололась на две части — до дядиного разговора и после. А что я ожидал? Меня ведь с детства готовили к подобным задачам, если посмотреть серьёзно. Но серьёзно-то я, видимо, ещё ни разу не смотрел.

Как же вывернуться из этого ужасного положения? Надеюсь, дядя не заподозрил меня в симпатиях к королю? Хотя, кто знает, что в голове у хитрого бобра? Порой мне казалось, что он умеет читать мысли.

Но короля я никогда не предам. Он — единственный, в ком я не разуверился. Пусть лучше Хильдеберт, он же Агафокл, заколет меня, как жертвенного бычка. Но ведь расправа Карла, в случае если он заподозрит измену, может быть пострашнее дядиной.

Пришёл конюх с известием, что моя звездолобая кобылка по кличке Тропинка готова и ждёт меня. Взяв дорожный мешок, я покинул комнату. В дверях столкнулся с матушкой.

— Заходил дядя? — тихо спросила она.

— Угу.

— Что? — она встревоженно оглядела меня. — Всё хорошо?

Я кивнул, стараясь смотреть в сторону. Она прошептала:

— Дядя — очень серьёзный человек, не забывай об этом.

— Не забуду. Прощай, матушка.

Королевская армия выступила. Её авангард состоял из воинов, почти полностью одетых в железо. На головах их блестели столь хвалимые королём шлемы, туловища защищали искусно сделанные кольчуги, и даже сапоги грозно щерились железными пластинами. Вооружены франки были тяжёлыми мечами и копьями в форме букового листа. Вид этих воинов внушал ужас даже мне. Я чуть не свалился со своей кобылки, когда перед выездом один из них вдруг пришпорил коня и стрелой полетел прямо на меня, потрясая копьём. Не доехав, он резко развернулся и, как ни в чём не бывало, вернулся в строй. Судя по тяжёлой кучерявой гриве, торчащей из-под шлема, это был Роланд.

Ближе к середине отряда ехали Их Величества. У Карла помимо великолепной кольчуги железные пластины закрывали плечи, ноги и часть бёдер. Сидел он уже не на том, ослепительно-белом, роскошном жеребце, а на поджаром боевом коне серой масти. Казалось, словно тот весь выкован из благородного металла. Рядом на пегой кобылице ехала Хильдегарда, одетая в простое платье из некрашеного льна. Плечи её покрывал тёплый коричневый плащ. Она опять отказалась воспользоваться повозкой, хотя выглядела в последнее время бледной и нездоровой.

Бертрада с камеристкой тряслись где-то в арьергарде. Время от времени король посылал меня проведать королеву-мать. Та сидела с лицом, выражавшим величественное и скорбное терпение. За её повозкой двигались многочисленные телеги, оснащённые непромокаемыми кожаными навесами и накидками. В них лежали мешки с зерном, зернотёрки, солёное мясо, вино, а также лопаты, топоры и длинные канаты — на случай осады какой-нибудь крепости. Карл сетовал, что нет камней для осадных орудий — на месте могли случиться трудности с их поиском. Но ввиду срочности сборов и нехватки вьючных лошадей, камни решили не собирать.

Моя Тропинка трусила тоже где-то посередине. Я старался не терять короля из виду, зная его обыкновение: время от времени высказывать мне свои мысли и планы. И точно:

— Афонсо! — Он обернулся, отыскивая меня взглядом. Я тут же подъехал ближе. — Афонсо, мы едем помогать нашим братьям. Но эти братья — не только франки, наши подданные. Это и те несчастные саксы, чьи души пока ещё объяты мраком звериной свирепости потому, что принадлежат к земному граду. Из этого-то града и выходят враги, от которых нам надлежит защищать Град Божий — ведь так говорил блаженный Августин? Он допускал возможность их обращения. Мы же сегодня уже не можем допускать! Мы должны непременно обратить их, ибо Бог дал нам власть, чтобы Его Град был построен на земле.

— Они обязательно обратятся, мой король! — звонко воскликнула Хильдегарда и неожиданно схватилась за живот, став белее полотна. Мы резко остановились. На мгновение лицо короля потеряло величавую уверенность.

— Что с тобой, дорогая? Афонсо, что с ней? — растерянно спрашивал он.

Хильдегарда молча кривилась от боли. Я не знал, что ответить. Тогда Его Величество обратил взор к небу, и мне показалось, что оно качнулось ему навстречу. Тут же глаза Карла просветлились, и уже почти спокойно он сказал:

— Матушкина камеристка Радегунда хорошо понимает в хворях. Подождём, пока подъедет их повозка.

— Да тут и без Радегунды всё ясно! — сказала Бертрада, едва посмотрев на позеленевшую, еле сидящую на лошади Хильдегарду. — Наклонись-ка ко мне, король!

Она что-то прошептала ему на ухо, после чего его величество просиял.

— Это правда? Ты уверена? — только и спросил он.

— Я уже не девочка, чтобы ошибаться в подобных вещах, — с достоинством ответила королева-мать. — Да и ты, — она оглядела сына, — ты тоже давно взрослый и детей имеешь. Даже странно, что такая мысль не пришла в твою голову. Хильдегарда, девочка моя, тебе нельзя больше ездить верхом. Надеюсь, ты согласишься со мной и не проявишь упрямства.

— Да, разумеется, — кротко ответила Хильдегарда. Её личико выглядело очень испуганным. «Дети всего боятся, — вспомнил я её слова, — теперь мне почти четырнадцать, и я, наверное, уже не испугаюсь».

Бертрада продолжала:

— Было бы замечательно тебе вообще не ехать дальше, а пожить в каком-нибудь из ближайших королевских палаццо.

Глаза юной королевы покраснели, губки дрогнули, но голос прозвучал твёрдо:

— Мне нельзя без моего короля, я это точно знаю.

— Моя верная голубка, — произнёс Карл, нежно глядя на неё.

Дай Бог, чтобы эта верность не ослабела с годами, — вздохнула Бертрада.

Теперь Хильдегарда ехала в повозке с королевой-матерью и Радегундой. Его Величество разрывался между долгом, предписывающим ему быть рядом с воинами, вдохновляя их, и желанием постоянно видеть супругу. Он выходил из сложного положения, постоянно гоняя меня к повозке Бертрады.