– Не беспокойтесь, у меня есть еще.

Иона вынул из огромных карманов своей охотничьей куртки пару свечей и подал их Давиду. Свечи снизу были аккуратно обернуты розеткой бумаги, чтобы воск не капал на руки.

– Их положено зажигать от свечей других прихожан, – объяснил Эстебан.

Он наклонил свечу и подождал, пока фитиль на их свечках не займется.

– А ваша свеча от какой зажжена?

– Все свечи сегодня зажжены от огня, который мы весь год поддерживаем у статуи святого Томаса. Он у нас никогда не остается в темноте.

– А какой смысл у этого ритуала?

– Мы как бы напоминаем себе, что свечи у нас у всех свои, а огонь – общий.

– И что, огонь у статуи святого в церкви действительно никогда не гаснет? Целый год? Вы серьезно?

– Ну, если честно, – вмешался Иона, – был случай. Я один помню.

– И что?

– Да ничего. Зажгли снова и сделали вид, будто не заметили.

Они втроем расхохотались. К ним подошли выходившие из домов соседи с зажженными свечами, соединяясь в целый ручей огоньков, освещавший золотистые сосновые стволы по обеим сторонам дороги. Давид заметил, что Эстебан несет две свечи, по одной в каждой руке.

– Это для кого-нибудь, у кого не окажется своей.

Его лицо на секунду помрачнело, но так мимолетно, что Давид не был даже уверен, что ему это не померещилось от причудливого, непривычного освещения.

Теперь, оглянувшись, они увидели, что дорога превратилась в реку из света: все жители, несколько сотен человек, шли с горящими свечами. Разговаривали мало. Издалека уже доносились удары маленького колокола часовни, указывая путь. По неудобной каменистой тропе подошли к маленькой церкви. Горожанину казалось дурной шуткой называть церковью эту грубо сложенную каменную хижину. И все же приходило на ум, что хоть она была неказистой и маленькой и разваливалась от древности, но все же находилась здесь восемьсот лет под неласковым арагонским небом. В дверях стоял падре Ривас, как и все, со свечой.

– Какое благочестие, удивительно, – произнес Давид. – Неужели все местные жители так религиозны? Все, как один, верят в Бога?

Сильвия неодобрительно ткнула его локтем в бок. Вопрос граничил с оскорблением чувств собравшихся.

– Я не верю, – сказал Иона, – и многие другие.

Давид, застигнутый врасплох, удивленно уставился на него:

– А тогда…

– Вера в Бога – одно дело, а вера в святого Томаса – другое.

– То есть?

– Это совершенно разные вещи.

И Иона продолжил свой путь, считая разговор законченным. Давид повернулся к Эстебану, но тот пожал плечами, улыбнулся и повторил слова трактирщика:

– Святой Томас – совершенно другое дело.

В крохотной церквушке не могли поместиться многие, основная масса молящихся оставалась снаружи, но Иона и Эстебан настояли, чтобы Сильвия с Давидом как гости заняли места на полукруглой скамье, которая опоясывала стены часовни изнутри.

– Мы приходим сюда каждый год, а вы, как знать, может, единственный раз в жизни, – объяснили им и не стали слушать возражений.

Супруги послушно сели. В маленьком храме теперь впритирку друг к другу помещались алтарь, статуя святого, священник и полсотни прихожан. Остальные плотно стояли снаружи со свечами, озаренные общим светом и согретые общим теплом в ледяном воздухе осенней ночи, и слова проповеди, которую говорил падре Ривас, сплачивали людей еще больше. Их благочестие, любовь к своему людскому гнезду, к своим корням были, казалось, такими же видимыми и осязаемыми, как огоньки свечей и тепло человеческих тел. Давид погрузился в тяжелые сомнения. Да, у Коана хорошие информаторы и сотрудники, они нашли это село. Но разве не могли ошибаться? Они тоже всего лишь люди. А он тут тратит день за днем на бесплодные искания. Хосе, повар, реагировал на его речи совершенно естественно, то есть как на чушь. Ну, шесть пальцев на правой руке – и что? А вдруг Томас Мауд из другого села? А отсюда только послал рукопись, желая запутать след? Давид искоса взглянул на Сильвию, искренне внимавшую проповеди и неподдельно счастливую. Ах, вот бы и ему так! Наслаждаться неожиданными выходками жизни и не ломать голову над всякими тягостными загадками. Он в тупике. Представления не имеет, что еще можно теперь здесь делать. Вставая вместе со всеми и снова садясь, Давид решил, что ему остается одно: подчиниться общему течению жизни и делать то же, что другие.

– Как чудесно, правда? – тихо обратилась к нему Сильвия, блестя глазами.

Давид обернулся. Взгляды толпы концентрировались в одной точке. Он нашел в какой: на статуе святого Томаса.

– Да, чудесно.

Падре Ривас провозгласил:

– Ступайте с миром!

И многоголосый хор мощно откликнулся:

– Слава тебе, Господи!

Они вышли из часовни на площадку. Свечи догорели, растеклись по бумажной розетке.

– Ну что, понравилось? – спросил Иона.

– Изумительно, чудесно! – воскликнула Сильвия. – Мы так давно не были в церкви.

Да, со дня свадьбы, подумал Давид. И воздержался от замечания.

– Ну, честно говоря, мы тоже не больно часто сюда ходим, – признался Иона. – Наверное, если бы прихожане были поактивнее, то построили бы новую просторную церковь.

Догорающие свечи люди прикрепляли к камням, выступающим из стен древней романской часовенки, украшая огоньками маленькие углубления в них или, наоборот, острые выступы. Теперь она вся пылала под пиренейским небом, бросая вызов ночной осенней тьме. Зрелище поражало каким-то романтическим колоритом, напоминая о прочности времени, о связях людей друг с другом, смиряло душу.

Эстебан взял их свечи, слепил в одну и прикрепил ее к самому высокому каменному выступу. Давид остановился, глядя на прихожан, пристраивающих свои свечи теперь уже на ярко освещенной ими площадке перед церковкой. Зрелище было знакомо и дорого, и ему очень хотелось понять почему. Он так долго стоял, углубленный в себя, что встревоженная Сильвия тронула его за руку.

– Ты не припоминаешь? – пробормотал Давид.

– Что?

– Не знаю… все это…

И вдруг понял. Удивление и радость всколыхнулись внутри него так сильно, что он вздрогнул. Давид сообразил, почему ему знакомо зрелище молящихся, прикрепляющих свечи к камням: он читал про такое в «Шаге винта». Персонажи в каменных руинах прикрепляли к выступам свечи, и те светили в ночи веками. Каждая свеча была звездой в бесконечной холодной ночи. И чувства они с женой испытывали теперь те же, что и персонажи в книге.

– Давид, что с тобой?

– Я вспомнил одну книгу, которую недавно читал.

– Твои книги, опять книги…

Нет, село правильное, понял Давид. Именно здесь, на этой площадке перед часовней, автор переживал то, что стало источником соответствующей сцены в «Шаге винта». Иначе говоря, Томас Мауд стоял тут и смотрел на то же, что видел теперь Давид. Он оставил на камне свою свечу. Участвовал в том, что потом написал. Да и Томас – не имя ли местного святого? Славного бескорыстием, раздававшего свои богатства бедным. Как впоследствии автор. Давид почувствовал, как у него похолодел затылок, прокатился озноб по телу.