– «У нас переизбыток информации и дефицит знаний», – сказали вы в одном из своих интервью. Неизвестно, какая информация правдива, а какая – элемент манипуляции, «обработки» общества. В одном из кружащих по сети роликов представитель сепаратистов по кличке Бес говорит, что он не станет ждать освобождения своих людей и отдает приказ убить заложников. Потом звучат выстрелы. Подлинный ли ролик, мы не знаем.

– По сети ходят как съемки постановочных экзекуций, такой вид тактического блефа, так и настоящих. В обоих случаях они сеют страх и углубляют информационный хаос, а заодно усиливают нашу беспомощность: мы не знаем, что они означают – смерть или блеф, как на них реагировать – возмущением или насмешкой. Вот драматическая дилемма информационного общества. Масс-медиа и интернет заваливают нас информацией, но сама по себе она не имеет значения, обретая его лишь тогда, когда подвергается интерпретации. Это требует времени и раздумий. В итоге интерпретация, то есть знание не успевает за приростом данных, все большее их количество остается неистолкованным, бессмысленным и усиливает наше замешательство. В обычной жизни мы с этим как-то справляемся, но когда идет война, это вводит во фрустрацию.

– Выразительным примером служат здесь две войны в Ираке.

– В первой, которую вел президент Буш-старший, армия строго контролировала СМИ, позволяя передавать лишь ту информацию, которая складывалась в логичную и цельную картину. Послание было ясным, но начались протесты и обвинения в том, что официальная пропаганда скрывает сведения, показывающие истинный облик войны. Ведший вторую иракскую войну Буш-младший полностью изменил информационную политику: он пустил журналистов в боевую технику и позволил им делать репортажи с поля боя. В итоге они заполонили СМИ массой информации, из которой, однако, не вырисовывалось никакой осмысленной картины. Это тоже, разумеется, вызвало шквал критики, на этот раз в адрес СМИ.

– Третий вариант был во время войны во Вьетнаме. Тот конфликт освещали независимые журналисты.

– Это была первая телевизионная и одновременно последняя война, в которой интерпретация успевала за информацией, так как ее сбор и обработка требовали времени, что позволяло как-то задуматься. Но и это плохо кончилось, что описал в своей книге «Война в гостиной» Майкл Арлен (Michael J. Arlen). Сначала, веря уверениям властей о быстрой победе, телевидение в духе комиксов показывало бои бравых американцев, громящих Вьетконг. Потом, когда победа стала отдаляться, и поднялась волна антивоенных протестов, телевидение дистанцировалось от власти и начало показывать, как в страну приезжают гробы с останками солдат. Тогда в американских гостиных воцарился страх. Люди начали обвинять телевидение в том, что раньше оно лгало, скрывая правду о войне, а политики начали обвинять его в пораженческой пропаганде, практически предательстве родины. Так что попытка независимого освещения войны прессой тоже провалилась.

– Если принять тезис, что война – это продолжение политики, можно сказать, что искусство войны основано на обмане?

– Современные средства коммуникации, особенно интернет, значительно усложнили наши отношения с внешним миром. Вместо того чтобы показывать нам, каков этот мир, они заменяют его «изображаемым миром», то есть картинами, которые живут по собственным, все сильнее оторванным от действительности правилам. Французский философ Жан Бодрийяр (Jean Baudrillard) называет их симулякрами – копиями без оригиналов. Такие картины делают вид, что изображают действительность, хотя на самом деле являются независимым виртуальным явлением, с ней не связанным. В работе со знаменательным названием «Войны в Заливе не было» этот автор доказывает, что первой иракской войны, какой мы видели ее по телевидению, не было, потому что не могло быть. Поскольку война сверхдержавы со страной, которую оно может уничтожить в несколько минут, невозможна. В действительности была только военная операция, которая притворялась войной, а СМИ делали вид, что эту войну показывают. Весь этот цирк служил тому, чтобы было, что смотреть, и чтобы мировая общественность осудила Хусейна и морально оправдала Америку. О том, что обе стороны интересовала нефть, речи вообще не шло. Идя путем Бодрийяра, можно сказать, например, что такого Сейма в Польше, какой показывают СМИ, к счастью, нет. Мы видим лишь сварливых и некомпетентных политиков, плетущих интриги в закрытых кабинетах. Неудивительно, что большинство поляков оценивают этот орган власти негативно. Однако большинству соотечественников наверняка не приходит в голову, что они оценивают вовсе не Сейм, а медиа-симулякры. В этом заключается сегодня власть СМИ.

– Почему хорошая информация не может пробиться к адресату?

– Симулякры по своей сути не плохи. Наоборот, в СМИ преобладают хорошие симулякры. Маршалл Маклюэн (Marshall McLuhan), известный теоретик коммуникации, говорил, что СМИ заполнены хорошими известиями. Это реклама, которая объявляет миру, что появились средства, ликвидирующие проблемы человечества как, например, перхоть, прыщи или запоры. Но хотя в СМИ больше хороших, чем плохих сообщений, у нас складывается обратное впечатление. Мы сами в этом виноваты: эволюция снабдила нас механизмом преувеличения информации, сигнализирующей об опасности. Ведь лучше бояться маленькой букашки и стараться от нее защититься, чем недооценить ее и потом неделями бороться с боррелиозом. Даже в таблоидах есть масса позитивной, радующей информации, хотя эти газеты по своей концепции изображают мир в черных красках, всюду видя затаившееся зло.

– О чем говорит таблоидизация СМИ? Мы хотим простых правд?

– Да. Реальность слишком сложна, чтобы охватить ее мыслями и понять. Ее нужно упростить. Психологи говорят, что человек познавательный минималист – он не выносит переизбытка информации, легко удовлетворяется простыми правдами. Отсюда берутся различные стереотипы, схемы, фобии, предубеждения, которые сводят всю сложность мира к простым противопоставлениям: мы – они, свои – чужие, честный – вор, бедный – богатый, добро – зло. Таблоид ограничивает мир такими формулами и упрощениями, и поэтому он так полезен, ведь он быстро утоляет наш познавательный аппетит. Проблема в том, что его читатели верят, что мир именно таков, что таблоид его не упрощает, а наоборот, показывает суть. А так как люди покупают такие газеты, другие СМИ тоже обращаются к этой формуле описания реальности. Вся опасность таблоидизации заключается, однако, не в том, что таблоидные симулякры примитивны, агрессивны или вульгарны, в чем обычно обвиняют так называемую желтую прессу, а в том, что такая формула описания мира убивает критическое мышление и даже мышление в целом. Ведь над чем размышлять, если мы чувствуем, что все понятно. На место мышлению приходят эмоции. К сожалению, они тоже упрощены и крайне примитивны.

– Обнародование информации может ослабить безопасность государства. А дезинформация? Какие последствия может вызвать она?

– Если она не будет раскрыта, то выполнит свою задачу, а если будет, то приведет к двойной компрометации: ее автор оказывается обманщиком, да еще и неудачливым. Но случается, что даже если факт дезинформации, то есть умышленного деформирования реальности, не вскрывается, она все равно вредит своим создателям. Речь об эффекте бумеранга, когда действия по убеждению настолько интенсивны, настолько сильно воздействуют на эмоции, что их адресат реагирует не так, как планировалось, а ровно наоборот, назло, нередко изливая свой гнев на авторов этих действий. Это часто случается в ходе предвыборных кампаний. Навязчивое восхваление какого-нибудь политика вместо того, чтобы привлекать, отталкивает от него избирателей и даже от партии, выставившей этого кандидата. Так бывает и в случае агрессивной рекламы. В государственной политике это происходит реже, хотя в конфликтных ситуациях такой риск всегда есть. Он возникает, когда для подкрепления отчетливой политической позиции используются слишком односторонние аргументы, слишком сильные эмоциональные призывы, утрированные обобщения, акценты, умолчания и другие риторические приемы, нагромождение которых сложно вынести.