Девушка со странным чувством, в котором перемешались восхищение и ненависть, взглянула на Анну и выбежала из ее камеры. А узница без сил опустилась на грязный, пахнущий затхлостью тюфяк и разрыдалась.

Слезы облегчили ей душу. Вряд ли Анна могла сейчас рассчитывать на чудо, а то, что предстояло ей пережить, еще потребует и сил, и мужества. Анна не сомневалась в том, что ждет ее и Владимира, и единственное, о чем она мечтала — получить возможность еще раз увидеть его перед тем, как свершится их судьба. Анна была уверена — то, что ее не беспокоили все это время, означало только то, что все уже решено. И какая участь ждет того, кого считали разбойником и убийцей, и ее саму, «уличенную» в преступном сговоре с «капитаном Сидом», ей было понятно и вполне предсказуемо.

И поэтому, когда дверь ее камеры снова раскрылась, и на пороге появился месье Сен-Дени в сопровождении начальника тюрьмы, Анна лишь на мгновение закрыла глаза — смерть была близка и неизбежна, и это читалось на лицах вошедших к ней мужчин.

— Полагаю, вы обо всем догадались, сударыня? — холодно осведомился у Анны месье Сен-Дени.

— В выражении ваших лиц трудно обмануться, — тихо сказала она.

— Есть ли у вас желание, которое бы вы попросили бы исполнить? — более участливым тоном спросил начальник тюрьмы. По его глазам было видно, что он все еще не решил для себя — та ли женщина вызвала его ночью из дома, сделав заложником у беглых арестантов, но, вместе с тем, он вряд ли имел в компании де Танжери голос, сила которого могла переломить предубеждение барона и Сен-Дени.

— Когда это должно случиться? — прошептала Анна.

— Завтра на рассвете, — сухо кивнул Сен-Дени.

— Тогда… — Анна на мгновение задумалась, стоит ли открывать сокровенное перед своими мучителями, но потом все же решилась. — Тогда я бы просила вас позволить мне провести оставшийся день с тем, кто дорог мне.

— Вы говорите о месье Корнеле? — удивился начальник тюрьмы.

— Думаю, речь идет о пане Янеке, выдающем себя за некоего капитана Сида, — недобро усмехнулся Сен-Дени. — Просто удивительно, до чего схожи ваши желания! Он тоже мечтает провести оставшиеся у него часы жизни не в покаянии, а в прелюбодеянии.

— Так вы отказываете мне? — поняла Анна.

— Вам! — зло воскликнул Сен-Дени. — Вам обоим!

Он резко повернулся к узнице спиной, смерив ее на прощанье полным презрения взглядом, и вышел из камеры. Начальник тюрьмы, наоборот, посмотрел на Анну с жалостью и удалился, осторожно закрыв за собой дверь, как будто хотел еще сказать что-то, но не решался сделать это в присутствии пышущего ненавистью и праведным негодованием Сен-Дени.

Сердце Анны на мгновение замерло, а потом застучало, словно хотело пробить за этот краткий миг все, что положено ему было отстучать в ее груди. Нет, не так представляла Анна свои последние дни! Но, наверное, Владимир был прав. Если бы она, не поддавшись одолевавшей ее страстью, не бросилась в эту погоню за призрачной мечтой, быть может, сейчас Владимир уже вернулся бы к ней и детям. Да-да, это она сама виновата во всем, что с ними случилось! И она ничем не лучше этой девочки, которая выдала их, снедаемая ревностью.

Господи Боже! Анна соскользнула на холодный, влажный от подвальной сырости пол и встала на колени, молитвенно сложив руки перед грудью. Боже всемогущий, прости меня! Гордыня возобладала надо мною! Тщеславие страсти лишило рассудка и ввергло в пучину страданий. Я оставила детей своих во имя призрачной мечты, лишив их разом и надежды, и счастья жить с родителями в любящей семье. Я думала только о себе, я оправдывала свой эгоизм, убеждая себя и окружающих в том, что все, что я делаю, я делаю ради любви к детям. В то время как место матери у их изголовий оставалось пустым и холодным. Боже, прости мне бессмысленное и раннее сиротство моих детей! Прости мне, что всю силу божественной любви я обратила в прах, изменив своему главному предназначению — быть любящей и верной матерью своим чадам. И что не смогла принять благодать ожидания, не поверив в великую силу Твою, всегда дарующую нам воздаяние за муки и горести наши…

— Мадам, — вдруг услышала она над собою чей-то голос и подняла глаза: у двери ее камеры стоял начальник тюрьмы. — Мое сердце разрывается от ожидающей вас несправедливости. Никто так и не убедил меня в том, что вы — виновница моих злоключений. И я вижу — ваше чувство к этому человеку подлинное и глубокое. Возможно, вы действительно не все рассказали нам, но, полагаю, у вас на то были серьезные причины. Кроме того, в отличие от других, я не столь бессердечен. Я говорил им, что в прежние времена заключенным, приговоренным к смерти, давали возможность провести ночь с женщиной, чтобы род их не угас. Вас же обоих ожидает небытие, и потому я хочу, чтобы вы ушли с миром. Насладитесь друг другом, и пусть последние воспоминания вашей жизни будут так же прекрасны, как и отношения, которые, по-видимому, связывают вас.

Анна, еще не веря своим ушам, шатаясь и держась за край скамьи, с усилием поднялась с пола и вскрикнула — в камеру следом за начальником тюрьмы вошел Владимир. Вид у него был усталый и измученный, запястья рук покраснели, он плохо передвигался, но был свободен — на нем не было кандалов!

— Вы… вы… — Анна со светящимися от счастья глазами повернулась к начальнику тюрьмы и поняла, что не знает его имени.

— Месье Аррас, к вашим услугам, — кивнул тот и тихо вышел из камеры, повернувшись, правда, перед дверью и предупредив их обоих: — У вас совсем немного времени, месье Сид должен вернуться в камеру до следующего обхода и смены часовых. Не теряйте ни минуты, боюсь, что скоро вынужден буду потревожить вас…

— Вот уж никогда не думал, что стану умолять кого-либо устроить нам свидание наедине да еще при таких обстоятельствах, — не без иронии сказал Владимир, но Анна немедленно поняла, что за бравадой он прячет и боль, и горечь, и любовь.

— Любимый мой, муж мой, — Анна подошла к нему, взяла за руки и усадила рядом с собою на скамью, — мы не в том положении, чтобы позволять высокомерию отнимать у нас последнюю возможность говорить и видеться друг с другом. Я знаю, что неловкость этой ситуации способна встать между нами непреодолимой преградой, но прошу тебя — давай оставим позади все, на что толкает нас наша гордыня. Я не хочу тратить время на пустые славословия, я хочу попросить у тебя прощения за то, что не поверила тебе и не стала дожидаться своего возвращения…

— А ты, — ласково перебил ее Владимир, — прости меня за то, что не отправил тебе вовремя весточки, не дал знать о себе. Я тоже не безгрешен, ибо представлял себе, как явлюсь домой нежданным, возможно, уже оплаканным и, став на пороге, повергну всех своих домочадцев в небывалую радость и смятение. Прости, я думал таиться от вас, чтобы прийти к вам, когда вы уже перестанете ждать, и тогда я пойму — так ли велика и искренна ваша любовь ко мне. Анечка, милая, во всем, что случилось, и что ждет нас, есть и моя вина. И, быть может, дай я вам прежде знать о себе, ты не стала бы искать меня и не оказалась бы здесь вместе со мной, в этом подвале.