Недалеко от своего дома она, как всегда, наткнулась на урну по фамилии Тарасов и остановилась, будто ударившись о преграду. За весь вечер она всего один раз, да и то мимоходом, вспомнила про Михаила Иннокентьевича. А что, если сейчас взять да и приехать к нему? Под его ласковыми руками и горячими губами можно будет сразу забыть про все: и про Фаину, и про Лактионова с его печальным взором. Нет, не стоит без приглашения. Вдруг у него дама? Нина удивилась, что, подумав о посторонней даме в объятиях Тарасова, совершенно не огорчилась. Странно. Вроде бы у нее с ним роман… А вот Фаинка почему-то никак не идет из головы. Она, наверно, уже вымыла посуду. И что теперь? Неужели ее целует ведущий инженер Лактионов? Какой кошмар!

Поднявшись к себе на этаж, Валентина поняла, что в ее квартире идет очередная гулянка, к тому же в особо крупных размерах по причине отсутствия хозяйки. Она, конечно, и сама возвращается с гулянки, но ее гулянка и гулянка мужа Шурика – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Валентина от подступающего бешенства никак не могла найти ключ в недрах набитой всякой всячиной сумки, пока не догадалась, что дверь вовсе и не заперта. Она вошла в квартиру. В нос шибанул такой тухло-кислый дух водки, перегара и еще какой-то дряни, что у нее перехватило дыхание. Первым делом она зашла проведать сына. В комнате его не было, и она поняла, что Ромка опять скрывается у друга Никитки. Бедный парнишка! Достался же ему папаша! Из-за неплотно притворенной двери кухни неслись отвратительные вопли, матерщина и мерзкое женское хихиканье. Опять притащилась Ольга Лахудра. Ничего нет гаже опустившейся женщины-алкоголички. Когда-то, сто лет назад, они все учились в одном классе: Валентина, Шурик и Ольга, которая тогда была совсем не Лахудрой, а очень хорошенькой тоненькой девушкой с большими влажными, как у лани, глазами. Они с Валентиной наперебой строили глазки Шурику Задорожному. Он долго не мог решить, какие глаза ему выбрать: те, влажные и темные, Ольгины, или Валины, синие и бездонные. Он сделал выбор в пользу синих, чем сломал жизнь сразу всем троим. Уже на выпускном вечере, когда Шурик объявил счастливой Валентине, что выбрал ее, Ольга впервые безобразно напилась. Ее увезла с вечера машина «Скорой помощи». Поступать Ольга поехала в московский институт, чтобы быть подальше от Шурика с Валентиной, которые поженились, как только им исполнилось по восемнадцать. Какое-то время об Ольге ничего не было слышно, но потом она вернулась домой учительницей английского языка и мамой трехлетнего сына. Встретились они с Валентиной как подруги, вместе гуляли с маленькими сыновьями, и это начало их новых отношений никак не предвещало того, в какой ужас они в конце концов разовьются.

Однажды, вернувшись с работы, Валентина застала Ольгу с маленьким Димкой у них дома. Димка мирно спал на их с Шуриком супружеской постели, а хозяин дома с Ольгой сидели за кухонным столом и пили какое-то вино, красиво закусывая его фруктами. И тогда еще Валентина ничего дурного не заподозрила. Она быстренько нажарила картошечки, почистила приготовленную на собственный день рождения селедочку пряного посола и подсела к Шурику с Ольгой вспоминать былое.

Когда Ольга стала таскаться в их дом с завидным постоянством, Валентина потребовала мужа к ответу. Тот бил себя в грудь, утверждая, что у него ничего нет с Ольгой, потому что и быть ничего не может, поскольку он Валентине и Ромке бесконечно предан, а Ольга – всего лишь несчастная женщина с несложившейся судьбой. Он, Шурик, не может грубо шугануть ее из дома, поскольку чувствует себя перед ней виноватым. Это он сломал ей жизнь, когда отверг ее еще в юности и выбрал Валентину. Далее он утверждал, что и у Валентины рыльце тоже в пушку, так как именно она отбила его у Ольги, а потому ей стоит быть особенно снисходительной к ее появлениям у них на квартире с Димкой и без оного. Словосочетание «без оного» особо потрясло Валентину, и она была снисходительной сколько могла. Снисходительность растаяла, как дым, когда она увидела на своей супружеской постели уже не маленького Димку, а пьянющих Шурика с Ольгой в позе, которой могло быть только одно истолкование. Она за волосы скинула полуголую Ольгу на пол, туда же сбросила Шурика, и битый час с остервенением стирала свое оскверненное белье с голубенькими птичками. Перед тем как идти в садик за Ромкой, она вылила на Ольгу чайник воды, кое-как привела в чувство, вытолкала за дверь, а Шурика с неимоверным трудом взгромоздила обратно на постель и укрыла с головой одеялом. К тому времени, когда она уложила Ромку спать, как раз очухался и Шурик. Он явился в кухню в одних трусах и стал требовать ужин.

– Ужин тебе, да? А этого не хочешь? – И Валентина погналась по квартире за мужем со скалкой в руках, как в каком-нибудь водевиле. Удар скалки пришелся по шкафу. На косяке осталась приличная выбоина, и Валентина очнулась.

Она вернулась в кухню, села на табуретку и не произнесла больше за вечер ни слова. Шурик ходил вокруг да около и пытался просить прощение за то, что неожиданно для себя так непристойно наклюкался. Валентина чувствовала, что он на самом деле не помнит, ни что пил, ни с кем пил, ни с кем потом занимался любовью на ее постели. Она легла спать на кресло-кровать, купленное сыну на вырост и до этого ни разу еще не использовавшееся в качестве кровати. Утром, собираясь на работу, она предупредила мужа:

– Еще раз увижу здесь Ольгу – выброшу все твои шмотки на лестницу, и тебе придется перебираться к ней.

И она несколько раз выбрасывала его шмотки, и он уходил к Ольге, но всегда возвращался во время отсутствия дома Валентины, а потом униженно просил прощения. Она прощала, он с месяц держался, а затем все опять начиналось сначала. Валентина меняла замки, но Шурик в пьяном угаре выворачивал их с мясом и пил вместе со все более опускавшейся Ольгой прямо на Валентининой кухне, не стесняясь уже подросшего и все понимающего Ромки. Ольгиного Димку забрала к себе бабушка, которая уже перестала надеяться на возрождение из пепла дочери и всю свою любовь устремила на внука.

Постепенно к компании Шурика с Ольгой, которая уже окончательно превратилась в Лахудру, присоединились еще двое таких же страшных, синюшных алкаша, и Валентинин дом стал постепенно превращаться в притон. Шурика выгоняли из всех мест, куда он пытался устраиваться на работу, и в отсутствие постоянной деятельности он почти все время проводил дома. Разводиться с ним было бессмысленно, потому что выселить его с места законной прописки все равно не представлялось возможным. Валентина с Ромкой старались как можно реже бывать дома, но это удавалось только летом. В холодную погоду они вынуждены были вдвоем закрываться в комнате и включать на полную громкость телевизор, чтобы заглушать доносящиеся с кухни пьяные вопли. Как Валентина ни старалась уберечься, одежда ее пропитывалась отвратительным запахом зловонного кабака, чего она очень стеснялась. Иногда, попавшись под руку Шурику и помешав ему веселиться, она получала его тяжелой рукой удар куда придется. Несколько раз в разгар зимы она приходила на работу в темных очках, чтобы скрыть синяки под глазами.

Случались, правда, в жизни Шурика времена затишья и раскаянья. Он выпроваживал из квартиры Лахудру с компанией, мылся, чистился и устраивался на работу, но держался недолго, и все начиналось сначала.